Синдром раздражённого кишечника - страница 9

Там на каждом осмотре и при сдаче каждого анализа разные люди намекали на её возможное положение. Виктория, сжатая болью, не могла услышать этих людей, а Антонина прятала глаза. В итоге ничего странного или опасного не обнаружилось, но из-за таких резких болей Викторию оставили в больнице с диагнозом сильное отравление.

Чистая палата с кафельным полом, голые закрытые на ключ пластиковые окна, пустой матрац, железная кровать, тумбочка с двумя отделениями и две соседки четырнадцати и пятнадцати лет – вот и всё окружение Виктории на ближайшие две недели. Она выходила из палаты только на осмотры и процедуры, никогда не играла с другими детьми в карты, ни с кем не заговаривала первой и долго не вела диалог. Виктория отключила телефон и никому не говорила о своём состоянии, поэтому к ней никто не приезжал кроме родителей. На её тумбочке всегда стояла бутылка воды и стопка книг. Владимир, отец Виктории, считал хорошим писателем только Николая Васильевича Гоголя и через мать привозил его произведения.

Ночи в больнице были холодными – отопление ещё долго не собирались включать. По вечерам дети собирались в мальчишеской палате и играли в карты на конфеты или желания. За стеной сидела Виктория, слышала смешки и визги и смотрела в закрытое окно. Отражение её почему-то размазывалось в гниющем свете оранжевой лампочки. Страшно было тем, кто, проходя мимо палаты, видел её такой. Никто не спрашивал у неё чего-либо, сторонились её как приведения. А она сидела молча, и потом засыпала.

И ночи были мертвецки холодными.

Однажды Викторию разбудил какой-то скрежет из коридора. Он мучил её несколько часов, не давал заснуть, и в итоге она встала и пошла на звук. Казалось, шумит труба или ветка дерева бьётся об окно, но приближаясь к ванной комнате, Виктория смогла узнать звук. Кто-то царапал ногтями стену и кашлял.

Подойдя ближе, Виктория, не проявив нерешимости и страха, зашла в ванную и стала искать того, кто старается привлечь её внимание своим неправдоподобным кашлем. Но две маленькие ванные и три раковины вместе с вёдрами и тряпками были одиноки. Звук не стихал и шёл точно из этого места. Виктория осмотрелась. Только когда она встретилась с отражением в маленьком зеркальце, висевшем над одной из раковин, всё прекратилось.

Утром Виктория приняла происходящее за сон.

Взяв зубную щётку и пасту, она пошла в ванную. Только раковина с одним-единственным зеркалом была свободна – не хотели дети видеть себя больных в грязном отражении. Ночью в темноте оно казалось чистым, Виктория отчётливо видела своё лицо, но не запомнила его. Утром она обнаружила его в разводах, забрызганным чем-то серым и зелёным, и не смогла себя разглядеть.

Мальчик лет семи, стоявший рядом с ней, покосился на неё и, дочистив зубы, побежал в свою палату. Он испуганный начал всем рассказывать о том, как ночью видел Викторию выходящей из ванной с руками и волосами в крови. Младшие поверили ему, а старшие насторожились. Всем её образ казался странным и злым. Одна из её соседок даже переместилась на самую дальнюю от неё кровать. А Виктория по-прежнему никого не замечала, только понимала, что происходящее с ней по ночам не сон.

Каждую ночь слышался скрип её ног, шедших то к ванной, то к окнам в коридоре, и дети наблюдали за попытками Виктории увидеть своё лицо, и найти того, кто притворно кашлял, подзывая девушку к себе. Но в момент, когда лицо Виктории должно было отразиться в стекле, она просыпалась в своей кровати рано утром и долго неподвижно лежала не в силах подняться. Никто и не подозревал, какие боли она испытывает в этот момент. Ей чудилось, будто чьи-то руки прорывают пустой матрац и, резко хватая её кожу, тащат Викторию к себе. Пока её глаза закрыты, кто-то пронзает ножом её грудь, выливает кипяток ей на голову и царапает её отмершие руки. И когда она находила силы открыть глаза, все боли прекращались, но чувство облысевшей головы и искалеченного тела её не покидали. Каждое утро Виктория шла к зеркалу и, видя очертания своих волос и лица, успокаивалась.