Сиреневый «Рай» - страница 7

Лейба растерянно посмотрел на Марьясю и развёл руками. А она стояла бледная, как лист бумаги, опустив голову. Муж попытался сгладить ситуацию.

– А так бывает, чтоб за сутки люди вооружились, переоделись полицейскими, да ещё в свой размер? – покачал головой он и тут же сам себе ответил: – Вот тебе и ночные посетители, вот тебе и стуки в окошки. Предатели!

Он был хороший, добрый старик, но не любил предателей. Марьяся замахала на него руками, оглянулась к радиоточке, приложила палец к губам и прошептала:

– Тс-с-с-с! И у стен могут быть уши!

Вечером зашёл, как и обещал, Николай, грохнул об стол бутылкой немецкого шнапса и засмеялся:

– Не сталинский, чай, сучок. Как говорится, Хайле Гитлер! Тащи закусь! Сало, яйки, курки!

Пил много и быстро захмелел. Говорил, что теперь всё переменится, и немцы наконец-то наведут тут строгий порядок, а уж он поможет, он тоже порядок любит…

Утром он принёс две бумажки и дал расписаться Лейбе в ведомости. Марьяся ещё поразилась, что ведомость отпечатана на машинке и аккуратно разлинована на строки.

Одна из бумаг извещала, что лица еврейской национальности впредь должны иметь на одежде отличительные знаки белого цвета – ромб на спине и белую повязку на правой руке выше локтя. На словах Николай сообщил, что такой порядок пошёл из Европы. Там очень этим довольны.

На второй было приглашение через несколько дней явиться к месту сбора у Щетинной фабрики, взяв самое необходимое, для временного компактного размещения лиц еврейской национальности и их последующего переезда в Палестину.

В комнате воцарилась тишина, и было слышно, как отсчитывает секунды маятник в часах на стене. Полицейский ушёл, а Марьяся, не говоря ни слова, принялась кроить из простыней повязки и ромбы. Потом взяла иголку и, отвернувшись к окну, стала пришивать их. К ней подошла Хая и заглянула в лицо:

– Мама, ты плачешь?

Это заставило внученьку Этю сейчас же подбежать и встревоженно посмотреть ей в глаза. Девочка никогда не видела раньше слёз на лице бабушки. Но сейчас их было не сдержать и уже не спрятать. Этя испугалась и очень расстроилась.

Марьяся взяла себя в руки, вытерла слёзы тыльной стороной ладони, не выпуская иглу из пальцев, и теперь уже спокойно сказала родным:

– Подумайте, что возьмёте с собой. Надо собраться по-умному. Дорога предстоит дальняя… – и отвернулась к окну.

Скоро всё было готово. В чемодан и несколько баулов положили сменную одежду, немного тёплых вещей, документы и самые дорогие семейные фотографии. Утром за ними пришёл красавчик Михаил. Он часто посматривал на Этю, и было видно, что хочет обратить на себя внимание. Потом предложил помочь с вещами. Его почему-то сопровождала Мария.

Уже вовсю светило солнце, но на душе у отъезжающих было тревожно. Они оставляли всё, покидали родной дом и отправлялись в неведомую им Палестину, где бог знает, какая погода и что за люди там живут.

Когда вышли на улицу, то увидели странную картину. По ней двигалось много знакомых. Качались белые ромбы на спинах, и в глазах рябило от белых повязок. Кто-то катил перед собой тачку с вещами, кто-то сам нёс узлы и сумки. Некоторые счастливчики, у кого на дворе была лошадь, целыми семьями уместились на телегах вместе с вещами.

В воздухе царило возбуждённое настроение, все торопились куда-то, оживление передавалось от человека к человеку. Люди перекликались между собой, приветствовали, обменивались новостями.