Чтобы теперь применить чистоту в этике, мы прежде всего вспомним, что она означает в логике и что способна совершить. Прежде всего, она освобождает нас от предрассудка вещей; от ложного начала с вещами, против которого уже предостерегал Декарт, оживляя чистое мышление. Данность вещей не должна нас обольщать, будто она образует неизбежно правильное начало исследования; будто необходимо непременно связываться с этой данностью как с неизбежной достоверностью.
Чистота, напротив, учит: не вещи суть первое, на что должно обращать внимание исследование самих вещей, а также исследование, направленное на ценность этого познания; но познание вещей, поскольку оно дано в науке, всегда должно быть первым. Таким образом, чистота стремится прояснить не вещи, а научные познания. Только тогда сами вещи могут быть установлены. Они лишь кажутся данными. Чистота впервые выводит их на свет. Лишь в сумеречном свете проблемы и упрёка они кажутся данными.
Разве этика тоже не нуждается в этом методе чистоты, чтобы освободиться от предрассудка вещей? Здесь вещи называются делами. Уже логически метод необходим, чтобы породить и развить понятие дела; как оно становится делом хозяйства, благом, товаром; и как право превращает его в правовой объект, в собственность.
Но уже отношение между хозяйством и правом позволяет перейти пользе теоретической чистоты в этическую область. Ибо вещь, которая как товар потребляется в хозяйстве, обычно не есть продукт природы, а продукт труда. Но совпадает ли её понятие с трудовым доходом рабочего в правовом смысле? Является ли она собственностью рабочего? Видно, как этическая проблема уже в понятии вещи сталкивается с теоретической.
И так повсюду метод чистоты есть первое условие для определения нравственных вещей, нравственных благ.
У Аристотеля ничто не отталкивает нас так сильно, как его равнодушие к внутреннему различию в благах культуры. Внешние, внешние жизненные блага, которые имеют ценность лишь до тех пор, пока их поддерживает одностороннее направление политики, признаются им как полезные орудия добродетели. На этом оппортунизме, который сохраняет родовую знать как нравственный момент, покоится в самой глубине его противоположность идеализму.
Метод чистоты требует независимости от сил, фактов, установлений и титулов владения культуры. Оппортунизм коренится в натурализме и материализме. Великое влияние, исходившее от Руссо, имело свою основу и право в этой свободе и мужестве перед всеми теми великими вещами и силами, которые обычно объединяются под именем культуры. Поэтому он проповедовал против этой культуры природу; но он имел в виду чистоту. То, что он подразумевал, преподал Кант.
Метод чистоты относится не только к понятию объекта и вещи, но также и к понятию субъекта, личности. Новое время со времён Возрождения буквально подстёгивается термином, которого в античности вовсе не было, хотя проблема пронизывала всю античность в её глубине. Сознание – это новое выражение.
Конечно, Возрождение повсюду связано с античностью, и так же в этом наиболее выразительном термине. Conscientia, со-знание, вероятно, происходит от стоической συνείδησις. И в стоической терминологии ясно распознаётся сопровождение, которое здесь приписывается знанию. Оно состоит в контролирующих высших духовных инстанциях, которые стоики приставляли к представлению.
Тем не менее, можно предположить, что современное сознание в своём со-знании имеет иную внутреннюю языковую форму. Кажется, будто в этом со-знании объединились два направления сознания. Ведь иногда даже в современных языках бывает сомнительно, понимается ли под этим со-знающим сознанием не преимущественно моральное сознание, совесть.
