Те, кто оказался ближе к месту событий, растерянно переглядывались. Внезапно среди утробного рычания, когда Граф в очередной раз принялся остервенело копать землю, Лёнька с удивлением расслышал слабый тонкий писк. Так жалобно и отчаянно кричит попавшее в совершенно безвыходное положение существо, уже чувствующее, как подступает к нему что-то бесстрастное, и в то же время жуткое, что-то такое, за чем – неизвестность, а может – лишь холод и тьма. Лай сторожевого пса перекрыл писк, но едва среди рыка и подвываний наступила очередная секундная пауза, Лёнька вдруг понял, что протяжно, жалобно, на пределе своих сил, где-то у самой земли по ту сторону забора кричит котенок.
– Север, сдурел?!
Лёнька подскочил к забору, плюхнулся на колени и, ориентируясь на шорох земли, вновь полетевшей из-под когтей Графа, начал копать под забором со стороны проулка. Слежавшаяся земля поддавалась неохотно, он быстро ободрал себе пальцы, но затеи не бросил. Справа кто-то из щербаковских вдруг протянул ему свою клюшку – под широким прочным деревом дело пошло быстрее. Слева «комендант» Форта, устроившись рядом с Лёнькой, принялся долбить землю своей гордостью: алюминиевой трубкой от лыжной палки, лёгкой и хлёсткой, которой так удобно было лупить по мягким местам отступающего противника.
Забор снова заходил ходуном, и несколько мальчишек, кольцовских и щербаковских вперемежку, упёрлись в него плечами. Клюшка хрустнула, ударившись обо что-то прочное. Ее владелец, помогавший отгребать землю, махнул рукой на замешкавшегося Лёньку:
– Сдюжит, давай!
В яме, расширяемой тремя мальчишками, постепенно стали обрисовываться очертания изрядно поеденной ржавчиной, но явно ещё очень прочной и толстой стальной полосы, идущей точно под забором. Помедлив мгновение, Лёнька принялся подрываться под препятствие. Стальная полоса выступала всё отчетливее: от верхнего, когда-то гладкого края, металл сперва уходил чуть вглубь, к саду, а затем вновь наружу, к проулку, и когда яма дошла до нижнего края, перпендикулярно к стали обнажился насквозь прогнивший массивный деревянный брус.
– Твои ж пассатижи, – заметил кто-то из подпиравших забор. – Это чего, рельс?!
– Похоже, – Лёнька с «комендантом» сосредоточенно расковыривали отлетавшую влажной трухой деревяшку, но работа замедлилась. Обладатель клюшки присоединился к держателям забора, и вдруг из-за спин столпившихся в проулке мальчишек раздался скрипучий голос. Дед Марк из-за глухоты говорил громко, так что услышали его все – раздражённый рёв перекрыл даже лай Графа.
– Вы чего это там творите, вражье племя?!
Размахивая увесистым сучковатым бадиком, старик перешёл к решительным действиям, так что через несколько секунд ближайшая к нему толпа была рассеянна и частью бежала, а сам он оказался возле трёх «нарушителей», сидящих над раскопанной ямой.
– Вы… Ах вы… – у деда от возмущения даже дыхание перехватило. Бадик взвился, готовый обрушиться на спины и плечи мальчишек, но Лёнька завопил – частью из-за волнения, а частью потому, что боялся: старик его просто не услышит:
– Помогите! Там котенок!
Бадик повис в воздухе. Косматые брови поползли вверх, скрывшись под всклокоченным белоснежным чубом, а изрезанное глубокими морщинами лицо вытянулось в изумлённой гримасе. Но тут же, решив, что его подлавливают на какой-то хитрости, дед угрожающе ткнул своей палкой в Лёньку:
