– Чего мелешь-то? Какой ещё котенок?
Вместо ответа мальчишка указал рукой на яму.
– Цыть! Место!
Заклинание сработало немедленно: трясшийся под напором сторожевого пса забор замер, из сада теперь доносилось лишь совсем тихое низкое ворчание. В наступившем затишье кошачья мольба о помощи прозвучала вполне отчётливо, хоть в ней и сквозила хрипотца – похоже, котёнок от пережитого страха был на грани того, чтобы совсем онеметь.
Кустистые брови задвигались, губы беззвучно что-то пережёвывали. Лёнька вновь засомневался, что старик услышал писк, но тут дед Марк деловито ткнул бадиком в яму:
– Ройте шустрее!
Ещё минута или две понадобились, чтобы пробиться через гнилую шпалу, и вот в углублении, за годы вымытом дождями под закопанным рельсом, зашевелилось что-то очень грязное, но, безусловно, живое и лохматое.
Извлечённый на свет котёнок сперва боялся даже открыть глаза, и с такой силой вцепился когтями в руки вытаскивавшего его Лёньки, что мальчишка невольно охнул. Поняв, что ему уже не грозит страшная сторожевая собака, котёнок убрал когти, и с любопытством принялся осматриваться. В шерсть набилось изрядно грязи, но всё-таки можно было разглядеть белые «носочки» на передних лапах и слипшиеся, но явственные ниточки, которые обещали стать после купания кисточками на кончиках ушей.
– Это ваш? – Лёньке его собственный голос после недавнего шума показался даже чересчур громким. Дед Марк, удивлённо рассматривая спасённого, покачал головой.
– Вот те на… И как это он в сад-то залез. Да ещё в нору успел юркнуть.
– Может, это соседей? – неуверенно предположил Лёнька, но губы старика вдруг тронула ироничная усмешка.
– Сдается, твой он. Ты спасал – тебе и отвечать.
– Дед Марк, а, дед Марк? – «комендант» смущённо переминался с ноги на ногу. – Скажи, ты что же, под забором рельс закопал от воров?
– Дурень, – беззлобно ответил старик, выслушивавший его с приложенной к уху ладонью. – Это трамвайный рельс. Тут под переулком – пути, а вон та площадка кольцевая – разворотная. Да что там! – он как-то безнадёжно махнул рукой. – Разве ж вы помните, не на вашем веку ломалось. Родители ваши – и те, небось, не помнят.
Лёньке показалось на секунду, что в глазах у него потемнело. Летний день угас, высокое, будто выгоревшее на солнце степное небо вдруг затянули низкие серые тучи, расползающиеся над свинцовой рябью залива. Ветер дул с моря, подгонял мелкие волны, и они непрерывно шуршали и ворчали в теснине канала.
Вдруг из-за поворота, заливаясь весёлым трезвоном, выкатился красно-жёлтый трамвайный вагон. Он летел вдоль чугунной решётки, обгоняя редкие автомобили, залитый тёплым светом ламп, включённых по случаю ранних сумерек – и маленький мальчик провожал трамвай восхищённым взглядом. Одной ладошкой карапуз крепко держал за руку мать, а другой прижимал к груди ворот пальто: там, пригревшийся, дремал подобранный ими сегодня на улице котенок.
Солнце вернулось. В воздухе снова повисло летнее марево, наполненное запахами садов. Недавние враги, словно в почётном карауле, выстроились вдоль проулка, и Лёнька медленно пошёл между двух шеренг, прижимая к груди спасенного котёнка.
Мальчишка шагал по старому, растрескавшемуся от времени и непогоды асфальту, вдоль спящего под землёй трамвайного рельса – а ему казалось, что истлевшие шпалы подымаются перед ним из-под земли, опять становятся новенькими и крепкими, и где-то очень далеко ветер снова разносит эхо знакомого трезвона.
