– Считаю, что наша экспедиция должна строго придерживаться заданного курса, – наконец объявил Сморг, – Всем согласным – промолчать.
Тишина была оглушительной.
На шестой день Сморг вспомнил старого друга, всегда беззаботного землянина Кейна:
– Он как-то сказал: «Если снаряд летит прямо в тебя – значит, ты стоишь на месте».
– По-моему, таким нехитрым образом он говорил про необходимость маневрирования, – решила пояснить Арма.
– Может быть. А может, он имел в виду какую-то другую необходимость? Например, необходимость выбора? Ведь в жизни, как и в бою, – всё опасное возникает, если не двигаться.
– Вот так и рождаются легенды о мудрецах и вселенской проницательности, – ответила Арма, – А ведь, скорее всего, Кейн просто был в своем репертуаре и выдал очередное нечто из разряда «что вижу, то и говорю».
К седьмому дню в системном журнале Армы появилось скрытое уведомление:
«Сморг в целом стабилен – насколько это возможно после очередного контакта с зелёным ликёром из лаборатории. Уровень болтовни по-прежнему превышает среднестатистические показатели. Жаль, что в физиологии органических существ не предусмотрен дистанционный модуль внутреннего шумоподавления».
На восьмой день Сморг попытался заняться исследованием этимологии своего языка. По его просьбе Арма подключила библиотеку планетарной лингвистики и обнаружила, что древнейшая зафиксированная фраза сморгов звучала как-то так: «Ой».
– Да, это многое объясняет, – вздохнул Сморг.
На девятый день Сморг преимущественно молчал. Арма отметила это как потенциальный сбой в эмоциональной активности и приготовилась к чему-то экстраординарному, ведь обычно за молчанием Сморга скрывалось нечто эпичное, пусть и совершенно неформализуемое. Он сидел у стены, уперевшись лбом в панель, будто собирался просверлить её силой мысли. Потом выпрямился и торжественно произнёс:
– Видимо, где-то в центре вселенной есть… отверстие. И оно невероятно коварно по своей сути.
– Не исключено, – ответила Арма, – Практика показывает, что если во вселенной может быть какое-то коварное отверстие, то оно непременно там будет. Да хоть бы и те кротовьи норы, в которых нам как-то довелось побывать.
– Я про другое, – ответил Сморг. – Совсем сквозное отверстие в великое Ничто, куда утекает всё важное.
– У кого утекает? – на всякий случай решила уточнить Арма.
– У всех. У народов. У машин. Даже у запечатанной еды, – Сморг ткнул пальцем в строчку с указанным весом, – В этих упаковках содержимого всегда меньше, чем написано.
– Так вот, о структуре потерь, – глубокомысленно продолжал Сморг, – Иногда мне кажется, что сны тоже куда-то утекают. Ночью видишь что-то важное, а утром – ни сна, ни воспоминаний.
– Это называется забывчивость, – заметила Арма. – И она необязательно связана с твоим странным отверстием. Но я понимаю. Она замолчала, потом добавила чуть тише прежнего:
– Если бы у меня был сон, то, думаю, я бы не хотела его потерять.
Он улыбнулся. А в её тоне – не в словах, а где-то между строк – звучало что-то почти родное. Тишина, которая за этим последовала, была не просто молчанием. Это была тишина понимания и солидарности.
На десятый день Сморг устроил «пробный запуск». В двигательном отсеке он обнаружил панель с мигающими индикаторами и заявил, что у него есть надежный план, как ускорить корабль. Он нажал на три разноцветные кнопки, покрутил ручку синхронизатора, а потом вернулся на мостик и устроился в кресле капитана. Через некоторое время Арме пришлось активировать режим блокировки. Ещё немного, и корабль вышел бы из сверхсветового режима и оказался в системе Карморден, куда после недавнего взрыва местной сверхновой соваться было бы чистым безумием.
