Шанель Циник.
Грег осторожно вдохнул.
Оператор, наконец, справился с проектором, на экране показалась синяя рубашка, затылок с проседью. Два монитора с экселевской таблицей.
– Клерикус оффисум вульгарис… Ну вы сами поняли.
Кто-то кашлянул.
– Посмотрите… Посмотрите на эти лица… Шоферы, строители, официанты, охранники, военные, уборщики, банкиры, доктора, клерки… Фермеры, дизайнеры, архитекторы и программисты… Видите эти лица? Вы встречаете их на улицах каждый день. Девяносто девять из ста людей на этой планете. Толпы, толпы людей…
Грег стоял у стены, чувствуя как холодные, грубые стыки кладки впивались ему в спину. Слепил проектор. Свет падал под углом, преломляясь, блестя в линзах хрусталиков. Десятки, сотни глаз смотрели вверх, в неизбежность будущего.
– Ненужные, они не выдержали конкуренции. Они больше нам не нужны.
Грег моргнул. На мгновение ему вдруг показалась, что одна пара глаз смотрела прямо на него.
– Их всех уже нет. Просто они пока не знают об этом.
По залу пробежала рябь. На миг экран погас, чтобы вспыхнуть с новой силой.
– Мы, – с экрана Дарвин оценивающе осматрел собравшихся, – мы создали этот мир. Без нас человечество по-прежнему бегало бы по саванне с палкой-копалкой и пряталось от леопардов по пещерам. Со времен изобретения колеса технологический прогресс двигаем мы. Мы!
Под щелканье проектора на экране вспыхивали то борода Дарвина, то шляпа Эйнштейна. Крик и Уотсон присели рядом с проволочной спиралью.
– Человечество – это поезд. И мы его локомотив. Мы тянем его за собой. Локомотив и девяносто девять вагонов простых людей. Граждан. Избирателей. Так они себя называют. Но мы-то знаем, кто они на самом деле.
– Балласт, – выдохнула толпа.
У Грега по спине побежали мурашки.
Экран вспыхнул, и на мгновение проступили из темноты лица. Из-за колонны, у проектора – на этот раз ошибки быть не могло, – пара глаз смотрела прямо на него.
– Балласт, – хрипел голос. – Девяносто девять вагонов пустого, бесполезного груза! Мечтающие о пенсии и четырехдневной рабочей неделе… Не знающие, чем занять себя в субботу…
Дарвин сидел приосанившись, сложив руки на груди.
– Это трудно объяснить, – продолжал голос. – Но по какому-то недоразумению балласт правит нами. Один человек – один голос. Они называют это демократией. Режим, в котором голос ученого, изобретшего вакцину от гриппа, имеет такое же значение, что и голос подметальщика улиц. Или, еще хуже, банкира, живущего на комиссию, не сделавшего в этой жизни ровным счетом ничего значимого. Я уже не говорю про агентов по недвижимости… Скажите, это нормально?
Подвал недовольно заворчал.
– Нас ни во что не ставят. Тесла изобрел электрический мотор – без него человечество по-прежнему бы размахивало кайлом. Чем они отблагодарили гения? Умер без единого цента, один, в гостиничном номере с клопами – здесь, недалеко, в паре кварталов… Мы живем в обществе, которое платит миллионы футболистам, пока ученые ютятся в меблирашках. Бюджет Футбольной лиги больше бюджета НАСА.
Зал гудел.
– Позор!
– Бруно открыл миру Вселенную. Что клирики сделали с ним? Вот так-то! Никогда они не ценили нас. Бухгалтеры, юристы, налоговые консультанты… Особенно налоговые консультанты. Ну и, наконец, тот подвид балласта, который вы все знаете лучше меня… Менеджеры.
На миг голос замер, наслаждаясь бурей.
– Они следят за расписаниями, оплатой электричества и уборкой мусора. И каким-то немыслимым образом эти же самые клерки управляют нами. Они поставили себя над нами! Они, эти бесполезные, ничего не понимающие конторские крысы, распоряжаются, чем нам, ученым, заниматься… Подписывают бюджеты… Требуют от нас заполнения бесконечных, никому, кроме них самих, не нужных анкет и формуляров…
