– Клумба взрыхлена. На траве у дорожки инструменты, вырванные сорняки, – он поднял брошенную в траве тяпку. – Жертва начала утро с садоводства. Пока полола, паразит заполз на ногу. Свалова его заметила. Видимо, когда застегивала, – он кивнул на сношенные туфли, – эти старомодные ремешки.
– Дальше, – Леля улыбнулась ему, – жертва попыталась вытащить клеща, применив испытанное народное средство.
– Залила членистоногое подогретым подсолнечным маслом, – Лиля указала на ложку, найденную Озеркиным.
– Как это проясняет ситуацию с убийством? – Гурову начинало нравиться преподавание. К своему стыду, он бы не догадался про ложку с подсолнечным маслом, а танатолог в морге, скорее всего, даже не стал бы упоминать в отчете, что на жертве был клещ.
– Убийца появился в тот момент, – откликнулась Папка, – когда она его, мягко говоря, не ждала. Ей угрожала природная опасность, и мозг был занят тем, как с ней справиться. Появление гостя в этот момент наверняка заставило ее растеряться.
– А если визит был запланированным?
– Вряд ли. Иначе хозяйка не возилась бы в саду до последнего, едва успев принять душ. И заметила бы это чудо природы до того, как облачилась в деловой костюм.
– Может, жертва была рассеянной?
– Вот уж нет! – Назаров вошел в гостиную, где уже рылся Озеркин. – Здесь полный ящик ежедневников. И все страницы заполнены: где, какие лекции, группы, организация квизов, детских праздников, квестов. Должно быть, она неплохо зарабатывала в галерее.
– Логично для дамы с претензиями, – в голосе Озеркина послышалось презрение. Гуров слышал такое много раз от детей успешных и жестоких родителей. От взрослых, выросших за фасадом идеальной семьи духовных интеллектуалов с улыбкой на изготовку на случай визита любопытной соседки с елейным вопросом, почему их сын или дочь не гуляют во дворе, пока те залечивают полученные накануне за тройку по математике синяки. По своему опыту он знал, что задавать вопросы сейчас не нужно. Живущая прошлым жертва сама ищет, на что натолкнуться взглядом, чтобы заговорить.
Так и случилось. Стоило Озеркину увидеть на полке тонкую вазочку с засушенной лавандой, как его голос зазвучал резко:
– Репродукции этого – как там его? – Боннара висят рядом с календарем, полным пейзажей Томаса Кинкейда, а это такой же символ художественного мещанства, как кот Мурр.
На этот раз удивленно переглянулись Папка с Баниным. Гуров впервые увидел в глазах девушки подобие уважения к своему вечному желчному оппоненту.
– Дулевский фарфор с барахолки, – Озеркин шел по комнате так, будто жил в ней и презирал годами, – стоит в серванте от ИКЕИ, на мойке – кружка-ведро. Значит, фарфор – для понта, а вот эта кадка – для утреннего кофе. «Черная карта», кстати, такая дрянь.
– Может, ей рисунок на кружке дорог был?
Гуров видел, что задавший вопрос Крячко с его интуицией был согласен с парнем, но хотел дать ему выговориться и научить своему видению места преступления коллег:
– Норштейн дорог представителям многих поколений. Они на нем выросли. Но этот кадр из «Ежика в тумане» есть на кружках одной из последних коллекций Императорского фарфорового завода. В Саратове есть фирменный магазин. Судя по декоративной тарелке с Шагалом, – он подошел к стене и перевернул сувенир, показав остальным клеймо в виде двуглавого орла и числом «1744», – Свалова там бывала. Будь она такой эстеткой, как хотела казаться со всеми своими репродукциями и сервизом, купила бы тонкую и легкую кружку с Ежиком там. Вообще все здесь какое-то фальшивое, нарочитое, что ли… Кимоно наброшено на кресло, но… – Озеркин поднес шелк к носу, – оно не пахнет ничем. Ни духами, ни кремом для тела, ни потом, в конце концов. Эта ткань ничего не впитывала, потому что не соприкасалась с телом. Значит, дома хозяйка носила что-то попроще.
