— В угол! — верещит шапокляк и тоже приподнимается, на меня внимания не обращает, как будто меня здесь нет. — Сейчас же в угол! Я видела, что ты сделала с туалетной бумагой на втором этаже: половину рулона скрутила и медведя обмотала, а ещё ты всё время перебиваешь и позволяешь себе перечить взрослым, глядя им в глаза. В угол, немедленно! — И тычет в сторону своей худощавой, длинной рукой с крючковатыми пальцами.
Лев вздыхает, ему стыдно за дочь. А у меня всё внутри закипает. Не дам обижать Настю. Она, конечно, шкода и разбойница, но девочка глубоко несчастная, и ей нужно нормально объяснять, а не орать. К тому же эта Оксана кто такая вообще? Кто, блин, она такая, чтобы орать на нашего маленького львёнка? В гостях не вопят, а ждут, когда родители сделают замечание.
— Что случилось, Оксаночка, ты чего верещишь? — интересуется бабушка, хватая свою фаворитку за руку.
Та ей в двух словах описывает ситуацию. Причём называет Настю невоспитанным исчадием ада.
— Оксана, — начинает Лев деликатничать, — нам очень неудобно…
Пфу, блин. Его дочку такими словами, а он пытается заняться мирным урегулированием. Не могу! Просто не могу этого выдержать!
— Спасибо за компанию. — С грохотом отодвигаю стул, бабуля вздрагивает, а я беру Настеньку за руку. — Но нам пора делать уроки. Всем ещё раз приятного аппетита. Милая, человек сам может посолить себе еду, если ему захочется. Так делать нельзя, пойдём.
Настя послушно вкладывает ладонь в мою руку, и под пристальными взглядами Оксаны и Льва мы поднимаемся наверх. Повисает неприятная тягостная пауза.
— Не делай так больше. — Закрываю я дверь в детскую на втором этаже.
— Она мне не нравится, дура какая-то! — Забирается на диван с ногами Настя и сжимает руки, скрещивая их на груди, затем недовольно рычит.
— Перестань. Есть такое понятие как правила приличия. И взрослые люди лучше знают, как надо себя вести. Взрослых нужно уважать. Твоему папе теперь стыдно за тебя перед бабушкой и этой Оксаной. Не надо так делать. За столом дети должны вести себя прилично. Одно дело — баловство, и совсем другое — злостное хулиганство. — Присаживаюсь я на край кровати, испытывая дикий стресс.
Мне не по себе от всего этого. Я вообще не знаю, что делать и как себя вести. В кафе всё просто: подал салат, протёр стол. А тут пляши перед какой-то старой девой, ещё и учись плавать баттерфляем в кратчайшие сроки.
Но в следующую минуту дверь в детскую распахивается, с грохотом впечатываясь в стену. Непроизвольно подскакиваю на ноги, и сердце моё уходит в пятки, потому что на пороге стоит огромный, злой, взъерошенный Лев. Ну Лев Ильин в смысле. Я замираю возле кровати. А он делает шаг и близко-близко нависает надо мной. В миллиметре от лица… И орёт прямо в губы, сбивая с ног своим негодованием. А куда делась улыбка до ушей?
— Что вы себе позволяете?! Куда повели мою дочь и какого чёрта приняли решение без меня? Надо было просто поставить её в угол, как просила Оксана.
— Просила?! Просила? — Вспыхивает внутри меня гнев. — Она визжала как припадочная!
И дальше мы замираем, разглядывая лица друг друга. Интересно, он со всеми ругается, глядя в лицо на максимальном приближении? А может, у него со зрением проблемы? Или это для меня спецопции: близорукость плюс усиление децибел? У меня от его криков давление поднимается, но самое интересное: когда он вот такой, по-звериному мужественный, большой, широкоплечий, злой и по-прежнему привлекательный, он дико бесит меня и волнует… Чисто по-женски. И губы эти чуть суховатые, и глаза раскосые, и крупный нос. Убила бы и… Поцеловала?! С ума сойти! Придурок же. Козёл и так далее. Хочется прокусить его нижнюю губу, а потом поцеловать, испив до дна, как сладкий фруктовый сироп в стакане.
