— Не надо меня увольнять, — опомнившись. Я, конечно, думала о худшем, но больше блефовала, надеялась на то, что за былые заслуги премии лишит, но оставит.
А в кабинете в этот момент раздается громкий стук. Степаныч не успевает разрешить гостю войти, как дверь сама собой распахивается. Вот бывают в жизни такие минуты, когда свет озаряет тёмный тоннель и впереди видится только светлое будущее, красивое солнечное пятно, дарящее надежду. И сразу так легко становится и хорошо на душе, аж петь хочется. Вот нечто подобное я чувствую при его появлении.
В дверях кабинета стоит Настин отец. Лев широко улыбается и, сделав мягкий шаг, вальяжно и очень медленно заходит в комнату. В каждом его движении таится звериная грация. Элегантные туфли, словно мохнатые лапы, плавно ступают на ковёр, и я невольно любуюсь его величественно-выверенными телодвижениями. Говорят, что юные дрессировщики, зашедшие впервые в клетку, легко могут остаться без башки, потеряв от этой пружинистой пластичности бдительность.
— Эта женщина невиновна! Давайте я вам за моральный ущерб заплачу, и вы оставите её в покое, позволив работать дальше. — Достаёт он бумажник и, не задумываясь, кладёт мою месячную зарплату на директорский стол. — Замнём этот момент и сделаем вид, что ничего не было.
Его крупный мускулистый торс занимает полкабинета, а вьющиеся волосы красиво блестят на солнце, попадающем в комнату сквозь окно. Лев вообще смотрится в замшелом кабинете Степаныча сошедшим с рекламного плаката богом. И, несмотря на то что все мужики совершенно точно козлы, он выглядит превосходно.
Это, конечно, очень благородно, что он решил восстановить справедливость и явно понял, что виновата не я, а его дочурка, но… Женщина!? Он назвал меня женщиной?
Когда в очереди меня называют женщиной, я ужасно негодую. Но обычно это со спины и пожилые матроны, как бы уравнивая наши шансы в жизни. А тут молодой мужик, видевший меня со всех сторон, и сразу «женщина», мне же ещё и тридцати нет, прям ужасно обидно.
— Не понимаю, — начинает ластиться Степаныч, — за что вы предлагаете мне деньги? — Он, конечно, взял бы, но, похоже, боится. — Мы всегда рады гостям и будем и дальше с удовольствием принимать вас в нашем заведении. Этот дикий инцидент просто случайность.
— Эта женщина здесь ни при чём, — повторяет Лев и снова улыбается.
Если он не прекратит так меня звать, я его тресну.
— Извините, я не могу на это пойти, моя репутация пострадает. — Трёт ладони Степаныч. — Я потеряю свой авторитет в глазах работников. Заберите, пожалуйста, — тонким голоском, жалко ему, к гадалке не ходи, — ваши деньги.
— Ещё раз повторяю: женщина совсем не виновата.
Ну всё, это выше моих сил.
— Я в зал вернусь, работы полно.
— Даю месяц на отработку, подыскивай потихонечку место, Евангелина! — кричит мне в спину начальник.
Выхожу в коридор, к горлу подкатывает горечь. Вот надо быть такой дурой! Пусть бы ругали девчонку, зачем во всё это влезла? Теперь хозяйке за комнату платить будет нечем. А если ничего не найду, придётся идти к брату. А я его ненавижу, он отца моего в тюрьму засадил, из-за него я в таком положении.
— Подождите, — окликает меня Лев. — Я сумею с ним договориться, я уверен. Надавлю, если надо.
— Мужчина, у меня полно дел. — Никак не могу ему простить его «женщину».
Лев улыбается шире.
— Благодарю вас за Настю, прилюдный скандал был бы просто отвратительным. — Нагоняет меня в коридоре. — Она хорошая, ласковая девочка, но иногда у нее слишком бурная фантазия. С ней сложно ладить. Я не могу заменить ей и папу, и маму.
