Давид активировал голографический проектор, встроенный в стол. Свеча погасла от потока воздуха, но её заменило красноватое свечение проекции, поднимающейся из центра стола. Трёхмерная карта заповедника зависла между ними.
– Восточный сектор, – сказал Давид, увеличивая фрагмент изображения жестом руки.
Красноватый свет голограммы играл на лице Артёма, отбрасывая огненные тени и создавая иллюзию, что под его кожей тлеет жар – внутренний огонь начинал резонировать с изображением «живой» воды Колыбели.
– Что ты знаешь о подземной гидрологии региона? – спросил Давид.
– Только то, что во время экологической катастрофы большинство водоносных слоёв было загрязнено, – ответил Артём, стараясь скрыть интерес.
– Это официальная версия, – кивнул Давид. – Но реальность сложнее.
Он изменил ракурс голограммы, и перед ними появилось сечение почвы под восточным сектором. Артём невольно подался вперёд. На глубине около трёхсот метров располагалась обширная пещерная система. А в её центре – огромное подземное озеро неправильной формы.
– Что это? – выдохнул Артём, хотя уже знал ответ.
– Местные называли его Сува-Кочи, – произнёс Давид. – Колыбель жизни.
Название отозвалось в памяти Артёма. Он уже слышал его – не от Дамира, а раньше. Гораздо раньше.
Внезапное воспоминание: он, семилетний, прячется за дверью отцовского кабинета. Взрослые голоса, напряжённые, серьёзные. «Сува-Кочи не может быть мифом, если все образцы указывают туда». «Это просто совпадение, Давид. Не впадай в мистицизм». «Если она была права насчёт этого…». Детское любопытство, непонимание, но имя запомнилось – Сува-Кочи, звучащее как заклинание.
– Озеро, каким-то образом пережившее экологическую катастрофу, – продолжал Давид. – Более того, анализы показывают, что вода в нём чище, чем была до катастрофы. Как будто… – он запнулся, подбирая слова, – как будто озеро очистило само себя.
– Самоочищающаяся экосистема? – Артём нахмурился. – Это невозможно. Нужны десятилетия, если не столетия.
– Именно. Но это факт. Более того, биологические пробы из этой воды показывают наличие микроорганизмов, которых нет в наших базах данных. Некоторые из них проявляют признаки коллективного поведения.
И в центре пылающей голограммы медленно вращалось изображение подземного озера – холодное, глубокое, как взгляд матери в старом фото. Вода и огонь, встретившиеся в странном технологическом танце.
– Коллективное поведение? – переспросил Артём, вспоминая странные узоры, которые формировали колонии бактерий в эксперименте Лин.
– Да. Они образуют структуры, – Давид изменил изображение, и перед ними возникла увеличенная проекция микроорганизмов. – Структуры, которые напоминают…
– Спирали, – закончил Артём. – С шестью ответвлениями.
Давид резко поднял взгляд:
– Откуда ты знаешь?
Артём прикусил язык. Он уже сказал слишком много.
– Предположил по структуре изображения, – быстро сказал он. – Это распространённая форма в природе.
Давид смотрел на него долгим изучающим взглядом.
– Коренные жители верили, что Сува-Кочи – не просто озеро, – наконец произнёс он. – Они считали его хранилищем памяти всех живых существ. Местом, где прошлое, настоящее и будущее природы сосуществуют в идеальном равновесии.
– Звучит как мистика, а не наука, – заметил Артём, хотя внутренне уже начинал верить в реальность Сува-Кочи.
– Когда всё живое начинает вибрировать в унисон, это не сбой, Артём. Это резонанс, – задумчиво произнёс Давид. – Твоя мать говорила об этом. О частоте, на которой общаются все живые существа. О языке, который мы забыли.
