– Ладно, – выкрикивает Мануций, – ладно-ладно-ладно! Я сам туда это засунул, хотел спрятать! Но я никогда не занимался изменой плоти. Мы использовали это с женщиной…
– Отлично, – удовлетворенно говорит Креон, – Велатус, пишите: имя женщины, возраст, статус в «Бенефиции»…
– Нет, – умоляет заключенный, – пожалуйста. Не надо. Я не скажу вам, кто она. Она… она законопослушная гражданка. У нее уже есть дети, мы просто не хотели…
Мерзкий кусок дерьма – думаю я, поражаясь внезапно охватившему меня гневу.
В такие моменты я искренне жалею, что связал свою жизнь с «Фациес Венена», и, конечно, что мне «посчастливилось» стать помощником дознавателя. Как правило, меня не трогают плаксивые речи заключенных, но трусость и лицемерие Деция Мануция по-настоящему отвратительны. Он не скажет имени сейчас, но сделает это позднее. В любом случае, личность женщины вскроется и ничего хорошего ее не ждет.
Деций и сам это понимает.
Но слов нельзя вернуть назад.
– Ее имя, – повторяет Креон, и добавляет мягче, – не беспокойтесь, Мануций. Если она действительно законопослушная гражданка, мы все проверим и отпустим ее с миром.
Арестант вдруг взрывается:
– Да пошли вы нахер! – орет он и его голос дребезжит, отражаясь от металлических поверхностей и гулких бетонных стен, – это не ваше собачье дело! Не ваше! Да, мы не хотели детей! Потому что она уже свое отработала, и еще один рот…
– Хватит, – прерывает его Креон угрожающим полушепотом.
Арестант умолкает, и, кажется, перестает даже дышать. Его бьет крупная дрожь. По его плешивой голове одна за другой катятся капельки пота. У воротника робы и подмышками расползаются влажные пятна. Еще одно проступает у него между ног – его мочевой пузырь не выдержал нервного напряжения.
Центурион обходит стол, будто устало опускается на свое место, и щелкает кнопкой переговорного устройства.
– Уведите.
Я утыкаюсь в свои записи, тщательно выводя слово за словом.
– Вы злоебучие выродки, – бросает Деций уже в дверях, за что один из пришедших за ним милесов награждает его смачным тумаком под дых.
Вс-с-с – воздух из глотки несчастного вырывается со звуком спущенной покрышки. Следом из коридора доносится еще несколько глухих ударов.
Мы остаемся одни, и Креон жестом манит меня ближе к себе. Представление, устроенное заключенным, оставило его равнодушным. Но центурион явно о чем-то размышляет, глядя в мою сторону – между бровей залегла вертикальная складка, а пальцы барабанят по поверхности стола.
Я теряю всю свою армейскую выправку, жалко шаркаю подошвами по полу. И вот я уже смотрю в коробку и вижу ее содержимое.
– Знаешь, что это, Велатус? – спрашивает Креон.
– Нет, господин, – вру я.
Я знаю: это средство контрацепции – привет из прежних времен. Когда-то их изготавливали из многих материалов, но конкретно этот экземпляр органического происхождения. Я слышал, что некоторые умельцы делают их из высушенных свиных кишок, а после используют по многу раз. Это негигиенично, но куда больше впечатляет сам факт, что кто-то не брезгует натягивать на свой хер зловонные потроха, да еще и тыкать этой мерзостью в священное женское лоно.
Мне по-своему повезло, что я избавлен от такой необходимости.
– Умница Ливий, – говорит Креон, – хороший мальчик.
***
В перерыве я успеваю сбегать за стаканом воды для центуриона, ведь его фляжка пуста. Он сух в эмоциональных проявлениях, но я и без них знаю, что он благодарен. Допросы – утомительная работа, по-настоящему кропотливый труд. Я подмечаю следы усталости на его лице, пока он пьет воду с жадностью путника в пустыне. Отставив стакан в сторону, он всматривается в документы, разложенные перед ним на столе. Тяжелый перстень с гербом лязгает о металл, пока Креон перебирает страницы.
