На столе его ждала уха из щуки. И жбан браги. Хозяин сел напротив и смотрел, как ужинает казак.
Молчание затягивалось. Но Тимофею и в самом деле было неловко. Предупреждал его купец, чтоб был осторожен. А он что?
– Так ты ничего рассказывать не хочешь? – наконец обронил хозяин, в упор глянув на него.
– А чего рассказывать? – казак принял беспечный вид. – В кабаке схлестнулся с каким-то мужиком… Не помню уже и с чего началось.
– Но ты крепко его, – подначил купец, как будто поверив ему. – Крови сколько! Уж я тебя знаю!
– Видел я пепелище большое, но старое уже, – переменил тему разговора казак.
– Что за пепелище? У нас тут пожаров много бывает.
– Да сказывали, дворец там стоял царский.
Хозяин нахмурился.
– Кто сказывал?
– Прохожий.
– Они много наговорят.
– Да в самом деле.
Артемьев уже смекнул, что это Опричный дворец. Но говорить об этом не хотелось. Знал он человека одного, тоже купца бывалого, который когда-то вошел в этот дворец, да обратно не вышел. А еще про дворец в народе ходили слухи разные. Если все передать – волосы дыбом на голове встанут. Было туда три входа. На западной стороне – сплошная стена. Царь Иоанн входил во дворец с восточной стороны. И хаживали туда, как передавали шепотом, всякие вещуны, которые будущее любого человека могли узнать. И часто по ночам оттуда выносили людишек мертвых, которых потом сбрасывали в Поганую лужу. А кто они были? Кто поймет?
– Чего ж не пьешь?
– Больше не хочу.
– Это хорошо, – сказал хозяин и налил из жбана себе в стакан. – А я выпью. Чтоб крепче спалось.
– Как знаешь.
Тимофею вспомнилась утренняя гостья, но спрашивать о ней не решился. Все-таки он здесь чужой человек, даже несмотря на то, что хозяина от верной смерти спас. Но понял он одно. Если сейчас купец предложит ему остаться – он согласится без колебаний.
* * *
Борис спал тяжелым сном, когда вдруг к нему вошел царь и положил руку на плечо.
Борис вздрогнул, открывая глаза. И сразу вскочил, искоса глянув на царя. Показалось, что у того лицо потемнело, как лики святых на древних иконах, и взгляд какой-то остановившийся, неживой.
– Спишь?
– Задремал маленько, великий царь…
– А того не знаешь, что измена во дворце?
– Знал я, великий…
– Довольно, Бориска, скоморошничать! – резко оборвал его царь Иоанн. – Эй, хватайте его и в темницу!
И вот Борис уже на дыбе, и палачи выворачивают ему кости. А царь тут как тут, посмеивается:
– Что, Бориска, не ждал, что я измену распознаю?
– Не изменял я тебе, государь… – шептал Борис, и чудное дело, боли совсем не чувствовал он.
Царь наклонился к нему поближе и сказал:
– За измену гореть тебе в аду!
И вдруг Бориса прошиб холодный пот. Чего это он? Нет ведь царя Иоанна! С того света, что ли, он к нему явился?
Открыв глаза, Борис Годунов некоторое время неподвижно лежал в постели, обдумывая сон. Давно уже не снился ему царь Иоанн Васильевич. Но лицо его навеки запечатлелось в памяти, оттуда его уже не вытравить ничем. Сколько раз видел он, как пытают людей, обвиняя в государственной измене, мнимой ли, настоящей – это не имело значения. Когда-то сам царь, сильно подпив, сказал ему, что изменника найти – благое дело. Но не менее благое – найти того, кто еще не помышляет об измене, но внутренне готов к ней. Такие переходы в мыслях царя Иоанна только непосвященным могли показаться странными. Но он, Годунов, знал, откуда это пошло. Там, в этих книгах, что остались царю от знаменитой бабки его, византийской принцессы Софьи Палеолог, многое было сокрыто от любопытных глаз, невежественных и темных. Иоанн Васильевич черпал вдохновение, читая о многочисленных заговорах при дворе византийских императоров. Анна Комнина поведала о разных судьбах, возвеличивая отца своего. Но были и другие. Царь Иоанн никогда не говорил Годунову напрямую о своих пристрастиях в таком деле.
