А жизнь все время испытывает человека. И нет тому конца.
Вот вчера состоялся торжественный въезд в столицу всей плененной родни последнего сибирского хана Кучума… Были там и сыновья его Асманак, Шаим, Бабадша, и совсем малые Кумуш и Молла. Жены, невестки, дочери в шубах бархатных, украшенных золотом и серебром, все ехали в резных санях, удивляя собравшийся народ своим видом.
И было все так просто, обыкновенно, как если бы не разгромлено было царство Сибирское и невидимая тень некогда грозного хана Кучума не витала над ними, напоминая о бренности человеческой жизни.
Сопровождали их всадники из боярских детей, все в соболиных шкурах да с пищалями.
А среди толпы находилось и много чужеземцев. Они видели покоренных, и уверен был Годунов, немало завидовали возросшему величию Руси. А сам Кучум, ослепший и жалкий, вроде явился в Ногайский улус с поклоном. Да те умертвили его без жалости. Вот он, конец былому величию. О том задуматься всякому монарху надо, но он промашки не допустит. Не для того все затевается, чтобы попусту сгинуть в бездне времени.
Но было еще одно, невероятное, которое омрачило ему всю прелесть торжества. Среди толпы вдруг, как тень на ясном небе, мелькнуло лицо молодого парня, мелькнуло и снова пропало, затерявшись меж многих иных лиц.
Заметил его Годунов и, бледнея, сжал зубы, словно увидел призрак. Был этот неизвестный человек как будто близнец умершего царевича Дмитрия. Глянул снова Годунов на то место, но где там! Если кто и был, разве его найдешь?
* * *
Вечером того январского дня, когда по Москве провезли родственников покоренного Кучума, в доме купца Артемьева было весело. И Тимофей, как причастный к усмирению хана Кучума человек, находился в центре внимания. Говорили вразнобой все собравшиеся за столом, но казак остальных почти не слушал, а нет-нет да и взглядывал на Наталью, сестру хозяйки. Наталья все больше молчала, но, заметив интерес к себе, вдруг спросила Тимофея:
– А что Тимофей Андреич молчит?
– Я слушать люблю, – улыбнулся ей казак, не отведя взгляда.
– Хотела все спросить вас, а неужто вы этих людей, что нынче по Москве на санях везли, там, в Сибири видели?
– Кое-кого видел… – казак припомнил тех, кого брали в плен в его присутствии.
Один из них точно мелькнул сегодня там, за спинами других. Звали его вроде Асманак. Совсем еще юноша.
И совсем не он занимал мысли Тимофея. Среди многочисленной толпы, собравшейся поглазеть на пленников рода Кучумова, он заметил своего врага, того самого, из-за которого пришлось ему уйти из войска воеводы Воейкова.
Это был Игнат Нарубин, по рождению своему казак, по природе человек, любивший находиться среди победителей, кем бы они ни были.
Не знал Тимофей, увидел ли его Нарубин, но уже само появление этого человека испортило Тимофею праздничное настроение. Ведь и он считал себя тем, кого славили сегодня в народе.
– Тимофей Андреич скромен, – пьяно ухмыльнулся хозяин. – Но я его хорошо знаю.
– Я слышала про то, как вы себя вели, когда… – Наталья сбилась, уловив недобрый взгляд своей сестры.
– Чего там, вел, – махнул рукой Артемьев. – Если бы не он, лежать мне в землице…
– Брось каркать, Петр Трофимович, – веско заметила его жена. – Кому где лежать – только богу ведомо!
Она снова с укоризной глянула на сестру, но та, обычно покорная ее воле с самого детства, в этот вечер не захотела смолчать и уступить.
