Когда портал за нами захлопывается, а мне становится легче думать и дышать, я оглядываюсь.
Святилище поистине большое и захватывает дух, но серый камень делает её похожей на тёмную усыпальницу. А пятеро саркофагов, стоящих полукругом на плите с изображением могучего древа, добавляют мрачности атмосфере, как и еле заметный красный свет. Тот исходит от камней, что врезаны искусным мастером в стены. Начерченные на каждом саркофаге имена тоже светятся в полутьме.
Агон, Эспер, Байярд, Доминик и Мэнлиус. Пятеро братьев, Пятеро святых, Пятеро древних.
На всех гробницах из массивного, обтёсанного серого камня, стоят кровавые печати ведьм, некогда заточивших их. А в середине этого круга из саркофагов находится статуя девушки, стоящей на коленях возле лежащего волка. То Лейла и Фенрир – их брат-оборотень. Последний вызывает у меня странные чувства, ведь я являюсь его потомком и ношу его фамилию.
Фенрир в легендах Вэльска был тем, кому мы безоговорочно поклонялись и за кем следовали. В трудные моменты он всегда приходил к наследникам рода во снах и помогал сделать правильный выбор, наставляя потомка. Во всяком случае, так говорили мой отец и брат – меня Фенрир ни разу не посещал.
Блайдд тот, кто унаследовал всё лучшее от первого оборотня, вобрав в себя его силу и мудрость. За ним шли, его уважали. А я…
Боль от осознания предательства своей стаи больно колет меня в сердце.
Вот уже неделю, как я окончательно перестала слышать других волков по нашей связи.
Я скучала по ним. Я страдала.
Это было слишком тяжело, но я справлялась с этой утратой, и сейчас не хотела вспоминать об том, чем я расплачивалась за обращение в гибрида. Не тогда, когда уже шла по пути вместе с Мэнлиусом, боясь даже предположить, куда он меня выведет.
Но я знаю одно: я никогда больше не вернусь в Вэльск и не увижу свою семью. И ностальгировать по свободе безграничных просторов моих родных земель, увидев статую предка, не имеет смысла.
Однако даже с подобными бравыми мыслями обстановка в святилище остается мрачной и в то же время печальной.
Находясь здесь, я ощущаю себя так, будто вторгаюсь в личное пространство Мэнлиуса – в усыпальницу его близких и семьи.
Я закусываю губу и перевожу взгляд на Первого, спокойно стоящего подле меня и внимательно следящего за моей реакцией на место, что стало причиной помешательства моего мужа. Дарэй мечтал о том, чтобы отыскать и открыть саркофаги. Но не он будет присутствовать здесь, когда его мечта свершится. А я.
В прошлом я была волчицей. Мы ненавидели вампиров, а теперь я примкнула не просто к одному из них, а к самому Первому древнему. И сама стала противоестественным видом ради… Чего?
Наблюдая за тем, как свет играет на обтесанных камнях, я ищу ответы, а нахожу покой. Подле своего злейшего врага я ощущаю заботу и знаю, что несмотря на его Дар он никогда не манипулировал мной, как это делала стая. И что теперь я могу принимать решения самостоятельно, хоть и слишком высокой ценой.
Мэнлиус не торопил меня, но позволял заглянуть в свою душу. А она была похожей на это святилище, и в ней находились все те, кто был сейчас в этом зале. Мне хорошо от одной мысли о том, что он пустил меня к откровеннейшему для него.
Ни Дарэй, ни даже Блайдд никогда так не открывались мне. И вот что удивительно: самый жестокий Первый мне теперь кажется гораздо ближе, нежели кровный брат или муж.
