Когда, размышляя о сущности нигилизма, мы начинаем говорить о непомысленном, оно всегда предстает как непомысленное мышления, определенного из сущности бытия. Мышление действенно как деятельность разума. Дело разума – понимание. Сущность мышления есть понимание бытия в возможностях его раскрытия, которое должно скрывать сущность бытия.
Из пристанища своего при-бытия само бытие (оно как само это пристанище) затрагивает человека в его сути. Затронутый бытием человек начинает мыслить. Вышесказанное «будь то… будь то…», в котором для мышления проявляется сущностная возможность «того» или «иного», каким-то образом определяется мышлением человека, но заключается в самом бытии, которое может ускользать как таковое и на самом деле ускользает, показывая себя в сущем как таковом. Эта возможность мышления определенным образом – потому что она затрагивает сущность человека – заключается в этой сущности, которая, однако, будучи местоположением бытия, опять-таки заключается в самом бытии.
Как мыслящий, человек может держаться сущего как такового, и тогда мышление поднимает вопрос о бытии в форме сущего как такового. Такое мышление – мышление метафизическое. Оно не отвергает самого бытия, но и не улавливает его избытия как такового. Такое мышление по своей природе не отвечает ускользанию бытия.
Это двоякое упущение (Auslassung) (не отрицание, но и не соответствие) тем не менее не перетекает в ничто. Скорее, здесь бытие как таковое не просто избывает, но само его избытие, оставаясь в мышлении непомысленным, искажается и маскируется. Чем категоричнее метафизика обеспечивает себя сущим как таковым и в сущем и из него утверждает себя самое как истину «бытия», тем решительнее она расправляется с бытием. Бытие становится условием сущего, которое это сущее как таковое само себе полагает, и как это условие оно становится некоей ценностью среди прочих ценностей.
Через определенный вид метафизического мышления, а именно мышления в ракурсе ценностей, избытие бытия намеренно, но незаметно изменяется, причем даже это изменение не осознает себя таковым. В истолковании бытия его ничто удостоверяется как ценность, и к этому удостоверению принадлежит и то, что оно само понимает себя как новое «да», сказанное сущему как таковому в смысле воли к власти, то есть понимает себя как преодоление нигилизма.
Осмысленное из самой сущности нигилизма, его преодоление (ницшевское преодоление) оказывается лишь завершениемнигилизма. Оно яснее, чем какая-либо другая метафизическая позиция, показывает нам всю сущность нигилизма. Для него характерно избытие бытия как такового. Однако поскольку это избытие совершается в метафизике, это подлинное не принимается как подлинное нигилизма. Скорее, избытие как таковое упускается именно в метафизическом мышлении, причем упускается так, что метафизика даже это упущение не улавливает как свое собственное делание. В результате этого упущения упомянутое избытие завуалированным образом предоставляется самому себе. Получается, что подлинное нигилизма как раз своим свершением оказывается неподлинным. В какой мере? Нигилизм совершается как метафизика в неподлинном себя самого. Однако это неподлинное – не отсутствие подлинного, но совершение его сути, поскольку оно есть избытие самого бытия, и от последнего зависит, чтобы оно, это избытие, всецело пребывало самим собой. Подлинное нигилизма исторически предстает в форме неподлинного, которое совершает упущение избытия тем, что еще раз упускает это упущение и, шумно признавая сущее как таковое, не приступает ни к чему такому (да и не может приступить), что затрагивало бы само бытие. Вся полнота сущности нигилизма проявляется в изначальном единстве его подлинного и его неподлинного.
