Итак, бытие как таковое ускользает. Ускользание совершается. Совершается оставление сущего бытием как таковое. Когда это происходит? Теперь? Только сегодня? Или уже давно? Но как давно? С каких пор? С тех пор как сущее как само сущее вошло в несокрытое (Unverborgene). С тех пор как совершается эта несокрытость, существует метафизика, так как она есть история этой несокрытости сущего как такового. С тех пор как эта история есть, исторически есть и ускользание самого бытия, есть оставление бытием сущего как такового, есть история отсутствия, избытия бытия как такового. С тех пор и потому само бытие остается непомысленным.
Однако с тех пор существует и подлинный нигилизм, сокрытый соответственно этой сущности. Мы мыслим это имя теперь, поскольку оно именует nihil. Мы мыслим Ничто, поскольку оно касается самого бытия. Мы мыслим само это «касание» как историю. Мы мыслим эту историю как историю самого бытия, причем бытийствующее этой историчности определяется как бы из самого бытия.
Сущность подлинного нигилизма есть само бытие в избытии его несокрытости, которая есть как «оно само» и которая определяет свое «есть» в избытии.
Несмотря на то что теперь, по крайней мере, в некоторых отношениях, стало ясно, что упомянутое пребывание непомысленным (Ungedachtbleiben) бытия как такового заключается в избытии самого бытия, каковое избытие и «есть» само бытие, мы, наверное, сделали бы слишком решительное заявление, если бы, учитывая все это, сказали так: пребывание-непомысленным зависит от самого бытия, а не от мышления. Но тогда, быть может, мышление со-принадлежит избытию бытия? Дав утвердительный ответ на этот вопрос, мы, в зависимости от того, как мы его осмыслили, можем на самом деле затронуть нечто существенное. Однако данный вопрос может этого существенного и не коснуться. Равным образом, тезис, согласно которому пребывание непомысленным зависит от самого бытия, может сказать слишком много и тем не менее успеет коснуться единственно важного.
Мышление со-принадлежит избытию бытия как такового не в том смысле, что оно констатирует это избытие: где-то, дескать, есть само бытие как нечто обособленное, а также мышление, которое, утверждаясь на себе, или, так сказать, озабочено этим бытием в его несокрытости как таковым, или нет. Мышление ни в коем случае не занимает такой внешней позиции по отношению к бытию и, следовательно, не является каким-то в себе утвержденным деланием, но его нельзя понимать и в том смысле, что оно, будучи деятельностью представления, характерной для субъекта, уже несет бытие у себя и в себе как нечто представленное максимально всеобщим образом.
Не говоря о том, что такая характеристика недооценивает простого наличия мышления и его точку зрения, надо отметить, что, помещая бытие в сферу компетенции представляющего субъекта, мы не сможем ни увидеть, ни понять того, что (и как именно) бытие как таковое ускользает от мышления в свою несокрытость и вместе с этой несокрытостью: ускользает тогда, когда (и поскольку) мышление представляет сущее как таковое, то есть бытие. На самом деле мышление принадлежит самому бытию постольку, поскольку по своей сути остается, так сказать, вхожим в то, что никогда не приступает к бытию как таковому откуда-то со стороны, но исходит из самого этого бытия, причем исходит как оно само и со-«бытийствует» самому бытию. Что же это такое?
