Социоприматы - страница 62

Всё честно: общество получает безопасную порцию чужого безумия, автор – канал для личной психотерапии с мутной перспективой гонорара.

Но не обольщайтесь. Искусство – это не утешение, а чистая sublimation по Фрейду: хищник просто надел фрак и вышел на сцену. Это не значит, что он перестал быть хищником. Это значит, что он научился рычать в рифмах. И чем яростнее внутренний зверь – тем громче аплодисменты.

Мы говорим гений, когда видим, как кто-то мастерски выплеснул свою тьму на полотно или в музыку. Но за этим всегда стоит боль, злость, обида или страсть – всё то, что мы боимся признать в себе и предпочитаем рассматривать со стороны, в красиво упакованном, эстетическом виде.

Вот почему почти все великие художники и литераторы были слегка – а иногда и вовсе не слегка – сумасшедшими. Потому что внутри них постоянно шла война. Они просто научились превращать свои сражения в искусство. Их холсты – поля сражений, стихи – фронтовые дневники. Каждый мазок, аккорд, абзац – как след когтей, только вместо крови – эстетика.

И публика в восторге: Как глубоко! Как чувственно!

Да, глубоко. Да, чувственно. Но в эти глубины не каждый рискнёт заглянуть.

Мы любим искусство – потому что оно даёт нам легальный способ прикоснуться к чужой боли, не расплачиваясь своей. Безопасный флирт с хаосом. Читаешь роман – и он прожигает тебя, как ожог. Но ты в тапках, под пледом, рядом чай, никто не угрожает и ничто не ломает тебе жизнь.

И это, чёрт возьми, роскошь! – заглянуть в бездну, не падая в неё.

Творец упал за тебя.

Он мучился, кричал, сорвался, может, разбился – но прежде чем исчезнуть в безвременье, успел отправить тебе открытку с самого дна.

Чертовски красивую.

И всё это – тоже часть той самой грандиозной системы перераспределения агрессии. Механизм внутренней канализации для самых опасных порывов и разрушительных импульсов. Это способ разложить озлобленность по палитре, усмирить боль абзацами, укротить хаос через структуру. А заодно – хищно, но элегантно – монетизировать свою личную темницу. Свою внутреннюю тьму.

Не хочешь драться? Горлань песни. Не умеешь орать? Проектируй здания. Создавай интерьеры. Придумывай костюмы. Лупи по холсту, пиши до кровавых мозолей, разбивай парки до боли в коленях, качай железо, рви мышцы, сотрясай мир, танцуй с отчаянием, сражайся с пустотой, врывайся в тишину – и, глядишь, станешь гением.

Или хотя бы попадёшь в какой-нибудь каталог.

В этом и есть магия цивилизации: не убить зверя, а дать ему сцену. Пусть ревёт, пусть рвёт, пусть мечет, но в рамках выставки, альбома, книги. Пусть танцует, пусть бушует, пусть крошит, но только так, чтобы никому за это не прилетело.

И вот тогда мы называем это культурой.

Но не обманывайтесь: зверь внутри всё ещё жив. Свеж, бодр, голоден – как любой хищник, почуявший слабость. Но цепь может лопнуть в любой момент – и тогда здравствуй, хаос. Этот зверь – не враг. Он – мы. Мы его не приручили – мы просто пристегнули к нему манишку и научили держать вилку.

Цивилизация – это хорошо продуманная дрессировка. Культура – это поводок. А криминальные новости – список тех бедняг, у кого он сорвался первым.

Так и живём. Хищники – в театре. Демоны – на зарплате. Агрессия – под ключ. Культурные. Воспитанные. Якобы ручные.

Но если прислушаться… под шелестом заголовков, под светом витрин, под голосами экспертов всё ещё слышно дыхание зверя. Глубокое. Ритмичное.