Читать онлайн Саша Чайка - Соло ласточки

© Саша Чайка, 2025

ISBN 978-5-0065-7764-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Приветствую тебя, мой друг, мой единственный друг Ванька!

Я крайне сожалею, что не увижу тебя еще полгода. Твое решение остаться в экспедиции, я воспринял почти как катастрофу. Ты отдаешь лучшее время молодой жизни этой неприступной красавице по имени Антарктида.… Но, уверяю тебя, она не оценит твоего подвига, не отблагодарит тебя за проявленное мужество! Она слишком холодна, чтобы раздуть огонь желания и страсти в твоем одиноком сердце, и слишком целомудренна, чтобы позволить себе всякие штучки, о которых ты мечтаешь темными, морозными ночами. Бедняга, тебе остается уповать на природу, которая повсюду заботится об отношениях между полами. Так, что подсматривай за совокупляющимися пингвинами и благодари небо за гармонию во всем, что тебя окружает.

Мой тон, надеюсь, тебя не разозлил. Но я знаю, что могу себе это позволить, так как пройденные, нет, я бы сказал, совместно преодоленные препятствия в виде огня, воды и медных труб скрепили нашу мужскую дружбу. Я могу хамить тебе, могу придуриваться клоуном и не ожидать удара в нос или в солнечное сплетение. А главное, ты единственный, мой друг Ванька, перед кем я могу распустить сопли и обслюнявить твою жилетку. Да, вот я и подошел к главной причине моего страдания по поводу твоего отсутствия здесь и сейчас… Мне просто так хр-во, что хочется выть на луну.

Я уже вижу твою едкую улыбочку, когда ты прочтешь следующие строки. Именно там, в этих каракулях, спряталась причина моей тоски. Причина банальна, как снег за твоим промерзшим окном, – женщина. Я слышу твое дикое ржание, но, представь, оно меня почти не оскорбляет. Я лишен, истощен и измучен – лишен эмоций, истощен морально и измучен желанием видеть ее…

Сейчас в твоих руках увесистый пакет – это моя рукопись, которую ты прочтешь первым и последним, так как я хочу попросить тебя совершить «священный» ритуал. Прочитав мои записки, вложи их в целлофановый пакет, пакет в пластмассовую бутылку и брось в океан. Пусть плывет мое безымянное творение по волнам. А я буду ждать, когда оно попадет ей в руки. Ты скажешь, что я сошел с ума. Я знаю, должно произойти чудо, чтобы случилось такое совпадение. Вот и пусть свершится! Свершится, чтобы я сам поверил во все, что со мной произошло за последние полгода.

Я долго думал о названии для моих выстраданных «откровений» и остановился на поэтическом сочетании слов «Соло ласточки». Но поверь, совершенно не вкладываю в это сочетание глубокого смысла и не скрываю в нем ребуса, который необходимо разгадать. Нет, все просто: есть женщина, и есть мужчина. Кто из нас ласточка и кто пропел соло громче – разберешься сам, если хватит терпения прочесть записки до конца.

А лучше приезжай, мой друг, мой единственный друг Ванька! И если моя дверь будет заперта, а в глубине пустой квартиры эхом прозвучит твой спасительный и нетерпеливый стук – значит нет смысла ждать, когда я открою. Значит я все еще в пути и не потерял надежду на встречу с ней, с этой идиоткой в черной юбке и дырой со «стрелкой» на левой щиколотке…

Итак…

***

В литературных произведениях события, которым суждено изменить жизни героев, повлиять на ход их размеренного существования, начинаются в дождь или в преддверии дождя, иногда под звуки надвигающейся грозы.

Я и не заметил, как сначала увлекся образным описанием природных катаклизмов, искусно преувеличивая значимость дождевых осадков для самого себя. Но в последний момент отказался от художественного вымысла, решив не приукрашивать зачин истории, которой было предопределено перевернуть мою жизнь с ног на голову. Все началось в феврале, в морозную стужу.

Как обычно, в обеденный перерыв я сидел в питейном заведении с романтическим названием «Встреча». Столовая располагалась в центре города и была гордостью горожан. Здание строилось в те далекие времена, когда государство могло позволить себе заботу о воспитании эстетического вкуса у трудящихся через архитектурные строения.

Фасад столовой был украшен мозаичным панно, на котором художник изобразил союз колхозника и интеллигентки. Что имел в виду автор, я долгое время не понимал. Скуластый пахарь с серпом и железным другом-трактором за могучей спиной и миловидная женщина в белых одеждах, похожих на халат доктора, с пробиркой в руке стояли, взявшись за руки. Когда я смотрел на них, мне казалось, что они счастливы и полны надежд на лучшее в светлом коммунистическом будущем.

Спустя некоторое время я разгадал идею художника, который приветствовал соитие представителей разных слоев общества. А спустя еще некоторое время я согласился с авторским суждением о монументальности чувств в мраморной крошке, согласился вследствие того, что другой безымянный художник настойчиво прорисовывал масляной краской причинные места у героев полотна. Городские власти боролись с хулиганской выходкой безумного горожанина – фасад столовой охранял сторож. Но то ли сторож любил выпить, то ли находился в сговоре с безумцем, то ли еще по какой-то непонятной причине, но один раз в квартал на мозаичном панно появлялось неприличное изображение мужского достоинства у колхозника и более скромное обозначение женского начала у интеллигентки, почему-то, в виде горизонтальной восьмерки. И ничего нельзя было с этим поделать!

– Это не хулиган, – сказал мой сосед по столику, пожилой человек опрятного вида. Он маленькими глотками тянул из граненого стакана компот из консервированных вишневых ягод и с лукавым прищуром наблюдал за уборщицей, которая готовила раствор смеси для того, чтобы смыть краску на фасаде. Женщина что-то тихо бурчала, к нашему столику летели обрывки фраз, в которых она называла художника «бесстыжим хулиганом».

– Какой же он хулиган? Парень – философ, в женщине он выделяет главное качество ее сущности – бесконечность, ну, а главное мужское качество, как мы видим, на полотне обозначено более прозаично, с этакой недвусмысленной простотой и с откровенным намеком на естественные потребности и желания, – неторопливо рассуждал сосед.

Я повернул к нему голову, и он продолжил философствовать более оживленно, так как увидел во мне слушателя и возможного собеседника.

– С недвусмысленной простотой и с откровенным намеком на естественные потребности художник прописывает фаллос мужчины-колхозника, который мы видим в состоянии эрекции. Вам может показаться, что художник делает это не совсем изящно, но за простотой линий слышится вызов бунтаря… А что? Вспомните известную картину Пабло, где прорисованные чресла натурщика имеют прямые углы и никаких округлостей. Это ли не вызов, это ли не позиция для настоящего мужчины!

Я не вспомнил известную картину Пабло, на которую с нескрываемым снобизмом ссылался мой собеседник, но у меня родилось свое отношение к пожилому ценителю уличного авангарда.

– Вы в прошлом экскурсовод?

– Нет, что вы! А в настоящем, я рекомендую себя в качестве гида среди сложных жизненных ситуаций и душевных неурядиц. Психолог- самоучка, – сказал старик и галантно привстал, чтобы откланяться. Присев на стул, он сделал последний глоток из стакана и подумав, добавил, – Нет, я не прав, у меня есть учитель – ее величество – жизнь!

Он явно рассчитывал на аплодисменты окружающих. Но их не последовало, так как, кроме меня, его никто не слушал. Я не нашелся, что сказать в ответ, меня хватило только на протяжное «Да!».

– Ваша молодость позволяет вам делать такие категоричные заявления, – ответил старик. Его бойцовский, моложавый прищур никак не увязывался с интеллигентной речью. Мне показалось интересным это наблюдение, я подвинул стул ближе к столу. Старик аккуратно поставил стакан на угол подноса и изящным жестом достал изо рта вишневую косточку, спрятав ее в бумажную салфетку. «Эстет, черт побери! А порнушку не пропустит…» – промелькнуло в голове, и я усмехнулся.

– Вы даже можете позволить себе смеяться над всем и всеми, не задумываясь над последствиями, – старик слегка икнул. – Я в вашем возрасте ого-го как шалил. Просто стыдно вспомнить, а приходится. Я почти каждый день возвращаюсь в разные периоды своей жизни, чтобы не впасть в старческое слабоумие. И, кстати, очень хорошая подзарядка для памяти. Попробуйте, молодой человек, помогает, – он встал, одернул полы пиджака, откланялся как военный русской армии из фильмов прошлого века, тем же изящным жестом надел шляпу и, шаркая, побрел к вешалке с верхней одеждой. Я остался в недоумении.

– Писатель, наш, местный, – услышал я за спиной мужской голос. Мужчина веселого вида что-то дожевывал. – Я к тебе присяду, а то одному скучно, не могу один есть. Не возражаешь?

– Пересаживайтесь.

– Так я что говорю – книжек его никто не видел. Он всем говорит, что в рукописях хранит свои творения. Какие там творения, записки сумасшедшего… А я все смотрю, смотрю на тебя, ты у нас в городе человек новый. А кто ты, что ты, спросить неудобно, – тарахтел мой новый собеседник. Простодушие и легкая картавость, растрепанные вихры и огромный вздернутый нос, небрежность в одежде и словоохотливость говорили о веселом нраве мужчины.

– Я в командировке у вас тут, вторую неделю.

– А что за командировка? Не, ну, если не секрет, конечно…

– Перевожу технические тексты, с английского. Помогаю осваивать новое оборудование на предприятии «Рассвет».

– У Хомичева! Ха! Да, это же мой одноклассник, чтоб ты знал! Учились вместе. А видишь, как раскрутился… Молодец-удалец, новый русский, твою мать… Хорошо хоть платит? Он всегда жмотом был, убить не жалко…

– Нормально, не обижает, – ответил я и поймал себя на мысли, что желание продолжать разговор у меня пропало. Я только что расправился с двойной порцией второго, хотелось горячего чая, который немного остыл за время моего неторопливого обеда, хотелось покоя. Чтобы не говорить самому, достаточно дать повод, а вернее, интересующую твоего собеседника тему для разговора. Слушать иногда полезнее, чем говорить. Я настроился слушать.

– А, как вы говорите, Хомичев раскрутился?

Наверное, выражение моего лица вдохновило мужчину на подробное описание незаконной деятельности школьного товарища по организации предприятия «Рассвет». Он стал очень активно размахивать руками, то перед моим носом, то над своей головой. Крошки сыпались изо рта во все стороны, оседая на груди, на рукавах и на столе. При этом он каждый раз причмокивал губами, слизывая остатки соуса с пальцев, и очень шумно глотал. Успокоиться не получилось.

– Ладно, братан. Давай, мне пора. Не прощаюсь. Ты, если что или если кто, сразу мне. Понял? – сказал мой новый товарищ. – Я в городе, знаешь, не последний человек тоже. У меня ларек здесь, за углом. Заходи. Меня Серегой зовут.

Как зовут меня, его, похоже, не интересовало. Серега начал уверенно пробираться к выходу. Широкими жестами он отодвигал стулья, при этом старался никого не задевать. Я сравнил его с ледоколом, который упорно прокладывает себе путь среди льдин. На ходу он застегивал куртку, таким же широким жестом открыл входную дверь и оказался на удивление галантен, когда путь на улицу ему преградила женщина. Серега пропустил ее вперед, поздоровался и пошел по своим делам. «Ага, вот и она!», – подумал я и услышал свой громкий вдох облегчения.