Она проплыла мимо меня, не поднимая головы. Каждый раз, поставив поднос перед собой, она замирала над тарелкой, оставаясь неподвижной некоторое время. Куда она смотрела: в окно на оживленных прохожих, на золотистую поверхность жидкости в тарелке, прямо перед собой? Я не мог видеть, так как она сидела спиной ко мне. Потом ее локти прижимались к туловищу, и она медленно подносила ложку ко рту, не сразу – вторую. В левой руке она держала салфетку, которой промокала влажный рот.
Ее внешний вид не соответствовал аристократической манерности. С каждым разом меня это раздражало все больше и больше. И с каждым разом, наблюдая за ней и рассматривая ее, я понимал, что она не позирует.
Сделав несколько глотков кефира, она отставила стакан и откинулась на спинку стула. «Все, пора!» – подумал я, встал и направился к ее столу. Когда я сел напротив, она посмотрела на меня и подалась вперед. Мне показалось, что она ждала этого визита, и теперь, когда я пришел и сел напротив, она проявила неподдельный интерес к моему поступку. Она сложила руки на столе, как прилежная первоклассница, и еще больше выпрямилась. Легкая, как мотылек, пауза зависла над столом. Женщина терпеливо ждала вопроса.
– Простите, может мой вопрос вам покажется бестактным, но отчего вы всегда ходите в черном? – спросил я и понял, что кажусь ей идиотом.
– Я ценю вашу начитанность, но, наверное, разочарую вас. Не понимаю, почему принято считать черный цвет траурным цветом. Черный цвет в одежде практичнее любого другого и есть еще одна причина предпочтения именно этого цвета в моем гардеробе – он меня худит, – сказала она. Голос ее звучал как контрабас – выходил из груди низкими, плавными, распевными звуками. Я чувствовал, что начинаю терять выдержку, словно Одиссей под звуки песен сладкоголосых сирен. Но она вдруг остановила рассуждения, вздохнула и повернула голову в сторону. Я понял, что тема разговора исчерпана. Трудно было не согласиться с тем, что она сказала, а говорить ей комплименты по поводу ее комплекции выглядело бы не совсем приличным.
Мотылек опять замахал крыльями над остатками пищи на столе. Она не собиралась продолжать разговор и проявляла вежливое терпение к моему присутствию на ее территории.
– У вас очень красивый лак, но почему накрашены пальцы только левой руки? – спросил я и снова показался ей идиотом.
Она сжала ладонь в кулак, а потом резко растопырила пальцы перед моим лицом. Я отпрянул назад. Она приблизила ладонь почти к моему носу, потянувшись через стол. Потом села на край стула и снова сложила руки как первоклассница. Левая рука лежала сверху, и я увидел, что лак на каждом пальце был разного цвета. На моем лице зависла гримаса удивления. Она посмотрела на меня с сочувствием. Но я понял, что сострадание она выражала самой себе, так как поняла, что ей предстоит объясняться с человеком, который многого не знает в жизни. Я выглядел наивным и беспомощным. Я заерзал на стуле от радости, что нашел повод продолжить разговор.
– Ну, это же пробники, – вздохнула она с еще большим сочувствием.
– ??? – я решил промолчать в ответ и только пожал плечами.
– Пробники – это такие штучки в маленьких расфасовках. Это может быть губная помада, тушь для ресниц. Я вот пользуюсь лаком для ногтей. Меня устраивает. Деньги совсем не нужны. Это очень удобно – жить без денег. Но здесь тоже необходимо владеть некоторыми приемами общения. Продавщицы все молоденькие и высокомерные. Могут таким взглядом вас одарить. Но я научилась просто не замечать их хамства. Знаете как?
