Злость переполняла меня. Она растекалась по жилам. И чем больше вопросов я задавал, тем меньше находил ответов на них. Злость моя с сокрушительной силой начала ломать мое сострадание к незнакомке, которая даже не спросила моего имени, а просто взяла у меня то, что ей было необходимо. Взяла и испарилась в чадящих парах столовской кухни. Ненависть моя начала беспощадно издеваться над сочувствием, зародившимся от желания раскрыть тайну «дамы в черном». Мое намерение предложить помощь осталось нераскрытым ею. А мое стремление осчастливить ее надеждой на то, что не перевились еще на свете мужчины, достойные уважения, осталось равнодушно незамеченным.
Я перешел улицу на красный свет. Резкий звук притормозившей машины вернул меня в реальность. Теперь я шел и старался ни о чем не думать. Я старался отвлечь себя, рассматривая прохожих, машины и вывески. Глазу не за что было зацепиться. Все, что меня окружало, имело оттенки серого цвета.
Дорогу к предприятию я мог бы найти с закрытыми глазами. Мне действительно захотелось закрыть их, чтобы не видеть всей этой серости, которая была повсюду в городе. Оттенки серого придавали всему унылый, отрешенный вид, свойственный старости. И когда на пути заискрилась разноцветная иллюминация предприятия с многообещающим названием «Рассвет», я обрадовался и прибавил шаг.
***
Вторая половина рабочего дня показалась мне бесконечно долгой. Мое плохое настроение подавляло желание заниматься работой и увеличивать Хомичевский капитал, который, как я теперь знал, был заработан незаконным путем.
Мое раздражение накапливалось, а отсутствие физической нагрузки усиливало плохое самочувствие. Я так увлекся выгодным контрактом, с таким рвением и усердием занялся техническими переводами и их внедрением в производство, что отказался от утренних пробежек, которые до командировки я совершал с завидным постоянством.
Мой двухнедельный сидячий образ жизни положил начало хандре, от которой я с таким рвением уезжал в эту командировку. Обеденный «прокол» не прибавил оптимизма в моем настроении. Поэтому, чтобы усмирить разлад с самим с собой, как говорится, во чреве, я решил оставшееся время рабочего дня посвятить физическому труду.
Я с силой отодвинул кресло на колесиках, которое мне представлялось орудием пыток из средневековья. Освободившееся пространство кабинета я использовал для занятий физическими упражнениями. Я попытался отжаться от пола, потом от стены, и все мои попытки заканчивались сильным головокружением, я начинал сильно потеть. Но я не сдавался. Я понимал, что мой организм сопротивляется и требует другого к себе отношения. Но о других отношениях в условиях подходившей к концу командировки не могло быть и речи…
В шкафу, за дверью, я нашел ведро, тряпку и швабру. Я с неистовством накинулся на полы кабинета. Я размахивал шваброй, тер их руками, приседая на корточки. Выполняя бессмысленную работу, я говорил себе: «Остановись! Это же сизифов труд!». Бесполезность моего труда была очевидной, так как полы кабинета, благодаря профессионализму технического работника госпоже Вере Михайловне, полы кабинета блестели таким неземным светом, что слепили глаза. (На предприятии по распоряжению господина Хомичева все сотрудники, независимо от занимаемой должности и чина, обязаны называть друг друга по имени и отчеству, с добавлением слова «господин» или «госпожа»).
