— Посмотрим, — неопределенно отозвался Даня. Где столица — там и политика, где политика — там и всякие неприятности. Ну нет, хватит с него. — Ты отправишься со мной в ущелье?
— А для чего еще мне было волочь сюда столько снаряжения и провизии? — спокойно ответила Поля, и Даня снова обрадовался. — Мы с Егоркой порылись в библиотеке, но не нашли по ущелью ничего нового. Он там умирает от зависти, что у меня приключения, а ему приходится корпеть над учебниками.
— Завтра с утра и пойдем?
— Да ты же весь извелся от скуки, — догадалась она. — Неужели даже на разведку ни разу не сходил?
— Сходил, — признался он неохотно, — но одному ужасно тоскливо. Там просто камень, даже поговорить не с кем. Я шел и шел, а потом так одиноко стало, фу. И я вернулся обратно, при этом чувствовал себя очень несчастным, как будто мне снова пять лет, а вокруг чужая семья.
— Ты просто слишком впечатлительный.
— Посмотрим, как ты отреагируешь на ущелье.
— Никак. Я черствая.
Они приблизились к деревне, и теплый свет вывески упал на Полино лицо — плавные линии, нежность золотистой кожи, невыразительность матовых глаз, ленточки в волосах. Черствая? Скорее безмятежная. Она была как красивый пейзаж: можно долго и с наслаждением любоваться, но не согреться в ее объятиях.
— И почему тогда ты отправляешься со мной в ущелье, черствая моя? — спросил Даня, заправляя пушистую прядь ей за ухо. Пальцы скользнули по теплой щеке и благопристойно отодвинулись.
— Я слишком долго не покидала избушку, — объяснила она спокойно. — И теперь мне все время хочется куда-то ехать или идти.
— Как ты вообще попала в тот лес?
По ее лицу скользнуло сомнение, а потом Поля пообещала:
— Я расскажу. Только не здесь. Вдруг ты решишь хлопнуться в обморок.
— Я? В обморок? — поразился он.
— С твоей-то впечатлительностью.
— У меня работа такая! Нельзя разговаривать с духами, оставаясь толстокожим.
Поля хмыкнула и направилась к домику. Туристическая деревня спала, и даже Гуля не выглянула из своей сторожки.
***
Даня едва дождался, когда Поля закончит ополаскиваться и вернется к нему. Ее волосы были мокрыми, и это напомнило Чуду. В просторной футболке и широких штанах, она уселась на своем топчане, прижавшись спиной в древесной стене.
Даня погасил верхний свет, оставив включенным фонарик, который погрузил небольшую комнату в таинственный полумрак с причудливыми тенями. Уселся на свой топчан — напротив Полиного, подался вперед, упершись локтями в колени.
— Рассказывай, — попросил он подрагивающим от нетерпения голосом. Даня любил интересные истории, а прошлое Поли его интриговало неимоверно.
Она помолчала, собираясь с мыслями.
— Я не знаю, сколько лет провела в избушке, — медленно заговорила она. — Там время течет иначе, и совершенно непонятно, прошел год или столетие. А до этого я помню солнце, бескрайнее небо, пшеничные колосья, которые волновались на ветру. Я помню дожди и запах земли, помню руки земледельцев и праздники урожая, где мне приносили щедрые дары.
— Ты была тьеррой, духом поля? — спросил Даня и понял, что нисколько не удивлен. Не зря он выбрал для этой девочки такое имя, что-то почувствовал еще там, в избушке.
— Наверное. И я помню, как однажды узловатые пальцы одной старухи сорвали мои колоски и сплели из них куклу, заключив меня в неволю. Я помню ритуальные наговоры и древнюю силу. Помню, как чужая память принесла мне множество колыбельных, с начала мира, с каждого его закоулка. И я пела, и пела, и не было больше солнца, и не было больше неба, и все, что осталось вокруг, — это крохотная избушка, и рядом была только старуха, которая медленно умирала. А потом пришел ты.
