Сон, в котором я пробуждаюсь - страница 38

– Но… он ведь просто камень, – вставил Пух.

– Верно, – согласилась Сова. – Но как только ты увидел в нём лицо, он перестал быть просто камнем. Это уже нечто большее.

Пятачок кивнул, но взгляд его был полон сомнений.

– Но разве не бывает, что смысл один? Например, если яблоко упало с дерева, значит, оно упало. Всё просто.

– Ах, мой дорогой Пятачок, – вздохнула Сова, – ты прав, но только отчасти. Для одного яблоко – это просто упавший плод. Для другого – напоминание о его детстве. А для третьего – знак того, что пора собирать урожай. Каждая история, каждый взгляд добавляют новый слой смысла.

Пух нахмурился ещё сильнее.

– Получается, что смыслы бесконечно множатся? Как мёд, который никогда не кончается?

Сова кивнула с лёгкой улыбкой.

– Именно так. Только этот мёд – пища не для тела, а для ума.

Пятачок, казалось, обдумывал сказанное, а затем робко спросил:

– Но зачем? Почему мы просто не принимаем вещи такими, какие они есть?

Сова повернулась к нему, её взгляд был мягок, но глубок.

– Потому что, дорогой мой, мы ищем смысл не потому что он всегда есть, а потому что именно поиск делает жизнь интересной. Каждый из нас хочет понять больше, чем видно на первый взгляд.

Пух тяжело вздохнул и посмотрел на пламя.

– А я всё же думаю… возможно, смысл в том, чтобы понять, что он бесконечен?

Сова кивнула с лёгкой улыбкой.

– Мудрые слова, мой дорогой Пух. Теперь, думаю, настало время чая.

И все трое, оставив философские размышления, устроились у камина, где тепло, треск дров и аромат свежего чая.

Q.S., marginalia in somnis

(Quaesitum Somniorum, глоссы на полях сна)

Некоторые тексты пишутся наяву, но читаются только во сне. Это один из них. Каждая реплика – как отпечаток в мягком воске сновидения. Пух, Пятачок, Сова – не персонажи, но эманации трёх направлений ума:

– наивного реализма (res cadit, ergo est),

– феноменологической рефлексии (quid appareat),

– герменевтической трансценденции (quid significet).

Во сне, где действуют эти фигуры, каждая мысль не утверждение, а вопрос, и каждое утверждение – след другого, более глубокого вопроса. Это не утрата смысла, но его безграничное рассеивание, как свет луны в тумане.

Мы не ищем истину потому, что она заранее определена; мы ищем, потому что сам акт поиска создаёт метафизическую архитектуру мира.

––

Finis? Non est. – Quaesitum manet.

Конец? Его нет. Вопрос остаётся.

В те времена, когда даже дыхание ветра казалось наполненным духом традиций, в маленькой японской деревне жил мастер чайной церемонии по имени Кейтаро. Его умение заваривать чай считалось не просто искусством, но выражением самой сущности дзен. Люди со всех концов провинции приходили в его скромный чайный домик, чтобы ощутить покой и ясность, которые приносили его церемонии.

Однажды в деревню явился бродячий ронин, мужчина с грозным взглядом и изрядно потрепанным хаори. Его звали Нинрю, и за ним тянулся след историй о многочисленных поединках и внезапной, безжалостной смерти, которую он нес с собой. Узнав о славе Кейтаро, он, словно внезапный порыв ветра, ворвался в чайный домик мастера.

– Ты славишься своим мастерством, – сказал он, глядя на Кейтаро с пренебрежением. – Но что такое чай перед искусством меча? Завтра на рассвете я жду тебя у старого дуба за деревней. Покажи мне, что ты достоин уважения.

Кейтаро, смиренно опустил взгляд, но, будучи по происхождению самураем, не мог отказаться.