– Супруге деньги давали?
– Да, вполне приличную сумму. От департамента в качестве вспомоществования…
– Напрасно. Она женщина замечательная, но крайне скаредна и скрытна.
Потапов достал из портмоне пару купюр по десять рублей, положил на стол.
– Могу предложить от себя лично. До первого вашего вознаграждения на службе.
– Благодарю, – Гришин сунул деньги в карман. – Непременно с отдачей. Честь имею!
Визитер остался сидеть в кабаке, чтобы рассчитаться за стол, и видел, как Егор Никитич направился к выходу, петляя между столами. Его надежно и осторожно поддерживала под руку тощая и верная Дашенька.
Изюмов при виде входящего в вестибюль театра господина Икрамова едва не лишился речи. Несмотря на то что полковник был в цивильной одежде – длинном изящном пальто, не узнать его было невозможно. Сопровождал его кавказец-телохранитель, высокий, статный, по-восточному надменный.
Бывший артист, ныне выполняющий функции швейцара, сделал пару шагов навстречу визитеру, галантно поклонился и почему-то по-военному поприветствовал:
– Здравия желаю, господин полковник. По какой надобности изволите?
Тот несколько удивленно взглянул на него, не сразу признал.
– Здравия желаю… Господин артист?
– Бывший. Судьба артиста подобна фейерверку – сначала пламя, потом пепел… К Гавриле Емельянычу?
– Да, он ждет меня.
– Сейчас доложу.
Изюмов заспешил наверх, полковник понаблюдал за беседующими на верхней лестнице артистами, послушал доносящиеся со сцены распевки, принялся бессмысленно изучать выставленную здесь афишу. Телохранитель почтительно стоял чуть поодаль, внимательно и ненавязчиво следил за хозяином.
Директор театра вышел навстречу гостю с традиционно протянутыми руками.
– Господи, князь… Ваше высокородие! Как я рад. Нет, не рад, счастлив. Столь высокий и желанный гость впервые в этом скромном кабинете, – забежал следом, помог усесться в кресло, бросил беглый взгляд на торчавшего в дверях Изюмова. – У вас, сударь, вопросы?
– Нет, всего лишь удовольствие, Гаврила Емельяныч.
– Вот и получайте свое удовольствие на полагающемся вам месте!
– Прошу прощения, – поклонился тот и исчез.
– Располагайтесь, осматривайтесь, обвыкайтесь, – продолжал суетиться вокруг гостя директор. – Чай, кофий, чего-нибудь покрепче?
– Вы ухаживаете за мной, как за женщиной, – засмеялся полковник.
– Не-ет, уважаемый господин полковник! За женщиной ухаживают по-другому. Внешне расслабленно, внутренне крайне собранно! С оглядкой! Потому как женщина – создание хищное и способна в любой момент отхватить не только любую понравившуюся ей филейную часть, но и проглотить тебя целиком! За вами же ухаживаю с особым почтением, ибо восхищен вашим геройством и удивлен вашим загадочным визитом.
– Никакой загадочности. Изложу все просто и понятно, – засмеялся Икрамов.
– Буду весь во внимании и готовности. – Филимонов взял из буфета бутылку коньяку, два фужера, поставил все это на стол. – Не возражаете?
– Вообще-то я уже два года почти не пью.
– А кто из нас пьет? Пьющие либо лечатся, либо калечатся! Мы же только пригубим! – Директор разлил янтарную ароматную жидкость по фужерам, чокнулся с гостем. – Ваше здоровье, князь.
– Взаимно.
Пригубили. Гаврила Емельянович зажевал лимончиком, уселся напротив гостя.
– Вы теперь передвигаетесь по городу исключительно с охраной? – поинтересовался.
– Это не охрана. Скорее друг. Он плохо говорит по-русски, но верен и чист, как все люди, не тронутые цивилизацией.
