Я так надеялся, что она не пойдет дальше.
Зря.
Спустя минут пятнадцать в дверь все-таки позвонили, и голос на лестничной площадке не оставил мне никакого шанса:
— Открывайте, полиция...
16. Глава 7.3
Тимофей
Фараоны, мать их ети.
— Открыто! — заорал я и растянул губы в безумной улыбке.
Я был явно не в себе тогда. Сейчас от своей шальной дурости и ебанутой смелости в ужас прихожу, ведь на самом деле мог всю жизнь себе статьей похерить. А тогда крыло настолько, что было уже насрать, что ждет меня дальше.
Аффект. Шок. Ступор.
Услышал бы такое дерьмо от какого-то другого парня и поржал над его недалекостью. Это же вообще легко, сидя на диване и почесывая зад, рассуждать о том, что бы ты сделал в такой ситуации. Конечно, все сходят с ума от чувств, но вот ты — никогда.
И сел бы, и поговорил, и все выяснил, и еще раз утопить бы себя дал в сточных водах уродливой правды. Говно вопрос вообще, пф-ф-ф!
Ты же птица смелая. Сильная. Не то что другие — сопляки. Да только когда неожиданно и тебе ментальной кувалдой по башке прилетает, уже иные песни петь хочется, а не радостно чирикать.
И орать во всю глотку от отчаяния.
И смехом давиться.
Я плохо помню тот отрезок времени, когда грязные ноги ментов вытаптывали мне прихожую и остальную квартиру. Искали. Нашли. Просили вежливо пройти на выход. Что-то донести пытались о том, что я тут вообще не по понятиям исполняю — люди все приличные в доме живут, а у меня наркопритон с блэкджеком и шлюхами.
Ай да Тима!
В отделении что-то подписать просили. Пакеты на экспертизу, а меня в камеру. И все — я окончательно выпал из этой реальности, понимая совершенно точно, что Золотова все-таки меня сдала по всем фронтам. И уже неважно, как я с ней поступил: выкинул полуголую и всю уделанную моей спермой или дал бы для приличия привести себя в порядок.
Сука!
И нет, я себя не оправдывал. Я помнил, как меня на откате тошнило и выворачивало, когда пришло понимание всей жести содеянного. Когда картинка, кровавыми рваными пазлами окончательно сложилась в моей голове.
Когда ледяным водопадом на меня обрушились воспоминания, как именно я трахнул Золотову во второй раз. Другая бы орала от боли, а эта терпела, позволяя мне жадно вколачиваться в ее жар. Вот только кайфа я не почувствовал тогда. Кончил, но сам себе стал противен.
И ее ненавидел. И себя презирал.
Хрен его знает, сколько я тогда просидел на твердой казенной скамье. Время стерлось в одну уродливую кляксу, в которой я планомерно топился, на репите прокручивая все, во что вляпался. И не мог остановиться — кругами ада снова и снова заставлял себя задыхаться от кайфа, а после сходить с ума, поджариваясь в персональном чистилище.
Ебучие веселые качели!
А потом где-то вдалеке послышались торопливые и тяжелые шаги. И смутно-знакомый голос резанул острой бритвой по истерзанным нервам.
— Камеры отключить! Живо, блядь!
Понятно...
Усмехнулся. По мою душу прибыл Андрей Андреевич Золотов собственной персоной. Отыгрывать очередной акт марлезонского балета. И так оно и было.
Ключи лязгнули, отпирая дверь моей камеры. А затем почти животное рычание не оставило мне иллюзий о том, что меня обвинили в еще одном смертном грехе.
— Так ты, падла, еще и наркоман у нас, да, — жесткой хваткой меня дернули за куртку вверх, а затем первый мощный удар прилетел по морде.
Я даже не думал прикрываться. Просто смотрел в полное ярости лицо Золотова. А что тут еще скажешь?
