Сталин. Рефлексия (10 ночей 1941 года) - страница 43

Но эти песенники действительно что-то почувствовали, да и я тоже многое осознал. Жаль только, до сих пор понять не могу: кто ж нас ведет-то? И куда?»

Сталин вспомнил свою фразу, произнесенную возле здания наркомата обороны. Он уже собрался сесть в машину, но остановился и мрачно бросил своему ближнему кругу: "Ленин оставил нам великое наследие, мы, его наследники, все это проср…" И, даже не поглядев на реакцию, уехал в Кунцево.

«Небось, перекосило соратничков? А уж как сейчас выглядят их морды – ведь не звонит им вождь почти сутки, да и на звонки не отвечает. Думают, небось, что вождь в прострации? Нового вождя подыскивают? А что, часов пятнадцать-двадцать прошло, срок немалый, могут приступить…»

Сталин поглядел на часы – было около пяти. Надвигался вечер, но для него продолжалась вчерашняя ночь. Все подсчитанное им время он не раздевался, может, и подремал слегка, но в кресле – не в кровати. То дремал, то думал. Но не о дворцовом перевороте: эта мысль пришла ему в голову только сейчас, притом случайно. И не лица сподвижников – в его памяти постоянно возникало лицо человека, еще не ставшего таковым. Он пока не ввел его в ближний круг, но рассчитывал на него весьма серьезно. Пару дней назад еще рассчитывал. Сейчас же он вспоминал его заплаканную физиономию, осознавая: опереться не на кого.

«Жуков, Жуков…. Генерал армии. Моей армии. Мой генерал. С тридцать девятого, с Халхин-Гола: "Мне нужен такой командир, чтоб он не просто разгромил японцев, а свирепо порвал их на куски…" И он нашелся – умелый, свирепый. Тогда молнии из глаз сверкали, а сейчас – слезы льются. Был свирепый, стал сопливый....

Обиделся на мои слова, барышня в лампасах? "Что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?" От чего плакать? У тебя что, есть связь? Ты знаешь хоть что-то про ситуацию в Белоруссии? Ну ладно, на Украине ты хоть какой-то порядок навел, но ты же начальник Генштаба, а не мальчик на побегушках. Что, надо было тебя из Киева не в Москву вызывать, а высылать в Минск? Что ты три дня в Генштабе делал? Почему сам никого на запад не отправил – для установки связи хотя бы? Для чего мне в Москве такой работничек? Точнее – работнички, два работничка, Жуков да Тимошенко. Два героя…»

Вечером двадцать девятого в его кремлевской квартире собрался ближний круг: Молотов, Микоян, Маленков, Берия. Говорили о Белоруссии. Обсуждать было нечего: как идут дела никто не знал, просто всех интересовало – что там, как там… Сталин взял трубку, соединился с наркомом и, услышав общие слова, предложил всем отправиться на улицу Фрунзе …

«…В гости к Тимошенко. Нарком был не один, коротал время с Жуковым и Ватутиным. Спокойная такая троица, да я и сам был спокойным. Полчаса задавал вопросы, слушал ответы. Короткие вопросы, короткие ответы… Где командование Западного фронта – неизвестно. Какая с ним связь – никакой. Почему допустили прорыв немцев – не знаем. Почему не знаете – связи нет. Когда связь установите – мы стараемся… И вообще: мы здесь трудимся в поте лица, а тут еще вы со своими вопросами….

Здесь я и взорвался. Три фразы всего сказал, ну, прокричал, конечно, не привыкли к моему крику, не так часто я на них ору. Но все равно, не гоже плакать в ответ. Прям как баба этот Жуков: разрыдался, убежал…. За ним – Молотов, успокаивать. Успокоил, минут через семь привел: глазки еще мокренькие, но голосок уже не дрожит: "так точно" да "слушаюсь" произносить способен. Согласился (вместе с остальными "воинами") послать на связь Кулика, согласился и на сопровождающего