Сталин. Рефлексия (10 ночей 1941 года) - страница 51

Хотя, почему два года – целых девять лет ты выстраивал свою систему работы с писателями. В тридцать четвертом ты лишь завершил то, что начал в двадцать пятом. Когда своей рукой вписал в "литературное решение"^>114 указание "вместо разрушительной задачи ставится теперь задача положительного строительства, в которое под руководством пролетариата должны вовлекаться все более широкие слои общества". Хотя, о каком твоем указании могла идти тогда речь? Нет, ты, "секретаришка", просто добавил что-то свое в решение партии, тебе тогда неподвластной. И смог сохранить в тексте важные для тебя слова – про необходимость "поставить на службу революции техническую и всякую иную интеллигенцию" и про "величайший такт, осторожность, терпимость по отношению ко всем тем литературным прослойкам, которые могут пойти с пролетариатом". А также весьма полезные оценки реальной деятельности тогдашних организаторов писательского дела: "тон литературной команды", "казенно-бюрократические псевдорешения", и, особо, "барство в литературе". Что может быть для "пролетария" страшнее обвинения в барстве? Разве что оценка его собственного творчества как "макулатуры и отсебятины".

Сталин с удовольствием вспомнил, как в 30-е годы рапповец Киршон поинтересовался его мнением о спектакле "Хлеб".

– Не помню такого спектакля.

– Как же, Иосиф Виссарионович , вы же его вчера смотрели? Мне, как автору этой пьесы очень важно знать ваше мнение.

– Все равно, не помню.В 13 лет я смотрел спектакль Шиллера "Коварство и любовь" – помню. А вот спектакль "Хлеб" не помню.

«В 30-е ты уже мог себе позволить публично оценивать конкретных людей и конкретные произведения. Это в двадцать пятом были только намеки – РАПП с его видными представителями ни в том решении, ни в твоих выступлениях даже не упоминался. Зато в тридцать втором ты уже мог позволить себе открыть карты и разогнать эту ассоциацию вместе с ей подобными – почти две сотни этих псевдомарксистских структур сидело на шее нескольких десятков владеющих пером людей. С ума сойти! Нет, действительно, была "опасность превращения этих 173 организаций из средства наибольшей мобилизации советских писателей и художников вокруг задач социалистического строительства в средство культивирования кружковой замкнутости". Посему и ликвидировали мы РАПП с прочими "раппообразными", предложив "объединить всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских писателей".

И проект нового решения^>115 ты правил куда серьезнее, чем тот, что был в двадцать пятом – одной фразой не ограничился. Не только по мелочи – по сути правил. Заменил "стоящих за политику советской власти" на куда более мягкое "поддерживающих платформу Советской власти", оставил "сочувствующих социалистическому строительству", но убрал продолжение – "и готовых его поддержать". А, самое главное, вычеркнул дополнение "действительно" к словосочетанию "советские писатели и художники": хотели, небось, мои присные сохранить за собой право определять: кто там действительно советский, а кто – притворяется. Фигушки, не им это решать – это моя обязанность. И право… Раз печатается в СССР – значит советский, раз не печатается – значит… Да что угодно значит, что мне угодно, то и значит…

И все два года, что жили писатели без своей организации, ты не вылезал из квартиры Горького, постоянно общаясь что с "пролетарскими" литераторами, что с обычными. Направлял, побуждал, объяснял, уточнял.