далеко от друга и давно – это всё интрига виновата…
Я по-прежнему – живу, не зная боли, замерзаю в солнце преисподней,
созерцаю прелесть царской воли, нет, чем я, предмета инородней…
Помнишь, как сидели у реки, было пятеро и все свои, родные,
приходили позже, за грехи, и ночами снова уводили…
Вспоминаю часто, просто впился, твой вопрос – «Как славу мне стяжать?»,
если уж в империи родился – лучше из империи бежать…
Тут опять играются с богами, плебс всё ест, жиреет, рукоплещет,
видел Марса, он уже с рогами, и Минерву, всё опять клевещет…
Строю дом, не пышный, но с порталом – ложе, кухня, что ещё мне надо,
получил известие с началом новой заварушки в Сатавадо…
Да, забыл, тебя тут вспоминали, да не кто-нибудь, а лично кесарь,
повезло, сказал, не разорвали, был отличный, между прочим, слесарь…
Что ещё: таверны все на месте, там скандалят, всё идёт как прежде,
а в твоём любимом старом кресле место всякому зашедшему невежде…
Полдесятого и время для молитвы, не прошу богов я ни о чём,
ты же знаешь, в нашей древней Митре боги как обычно ни при чём…
Помнишь варвара при входе, у таверны, он сказал, что сзади лишь руины,
мы его словам предельно вЕрны – от руин уж нет и половины…
Вот и всё, все новости, раздумья, потрясения, скандалы и интриги,
в нашем мире полного безумья не спасают женщины и книги…
Вспоминаю всё тебя – как душно, нет прохлады от увядших пиний,
не пиши, скажу я слабодушно, не пиши, спасайся, друг мой Плиний…
* * *
Ночь. Бар. Окно. Огни.
Прокурено в визжащем громко джазе.
Мы в пьющей суете одни,
как в кимберлитовой промытой грязи.
Истёртый пол и грязные столы,
засыпанные пеплом в пятнах кофе,
но в мире нет другой такой игры,
здесь в джазе сам маэстро Мефистофель!
Никто не закрывает в баре рта,
и вечный гомон, смех, как спутник джаза,
весёлая, живая суета,
а он алмаз на сцене бара-страза!
Прокурено до синевы туманов
и в тонких пальцах вьётся сигарета
и визги саксофона и оргАнов
и джазовость истлевшего Завета!
Здесь душно упоительно и терпко,
маэстро исполняет под заказ,
красивая волнующая сербка
поёт, как Элла, этот чёртов джаз!
И гомон, гомон, гомон, дикий смех,
и звон бокалов – лопнут перепонки,
маэстро выбирает только тех,
с кем органичны джазовые гонки!
* * *
Вы видели лицо у человека – улыбка, боль, насмешка, желчь, гримаса,
и каменную рубленность ацтека и выщербленный в скалах профиль Красса,
скопление людей, надменность фраз, очарование апостольского действа,
и дрогнувшую кисть, что богомаз кидает в отторжение злодейства,
нахмуренные уголки серьёзных глаз, всё видящие злобно и превратно,
бракованный резной иконостас, отправки недождавшийся обратно,
избитую в скандалах чью-то дверь, щеколду, закрываемую звонко,
и рукопись, забытую теперь, осколки, снятые резцом предельно тонко,
усмешку уголками сжатых губ и смятую от желчи сигарету,
какую-то печальность медных труб и брошенную в воздухе монету,
и аскетизм единственного слова, великолепие откинутых волос,
и грустную улыбку богослова, глаза, которыми в бессмертии даос,
и сорванный намеренно стоп-кран, четыре истины, корёженных словами,
беспечность, под которую орлан мгновенно расправляется с орлами…
* * *
беспечные причуды чудака – гримаса, боль, улыбка, желчь, насмешка,
спокойствие чужого кулака – орел? пропажа? мистика? и решка…
* * *
Не выходи из комнаты – живи в совершенном шаре,
шествуй ровно ты, парадиз свершая,
всё, что бессмысленно – выкидывай за пределы,
