может быть, когда-то ты и спас, проводив нас в дальнюю дорогу,
что же, Старче, будем ждать и слушать, забывая маяки и сны,
помяни, как можешь, наши души, позабудь, что были мы одни…
* * *
О, сеньорита, помните ваш взгляд, когда вы ждали этой страстной ночи,
и этот женский, красочный обряд, который время делает короче…
Я знаю, нас осудят все друзья, не за любовь, за скрытность отношений,
вы поэтичны, впрочем, как и я, но в вас сидит чертовски страстный гений…
Набросок тени на проём окна, ваш взгляд в него и судорога гнева,
я знаю вас – была ещё одна – с порочностью гурманного напева…
О, сеньорита, страсть вам не к лицу, у вас же взгляд отменной людоедки,
вы прислонялись к моему плечу – и как же жаль, что эти встречи редки…
Всё та же полунОчная звезда в мансардное окно шпионит снова,
и ваши полутомные глаза с обрывками единственного слова…
О, сеньорита, этот мир блескуч, парадоксален линией пространства,
и два холма среди альпийских круч в отсутствии холодного жеманства…
Как будто вы пришли из той поры, где обитали страстные дикарки,
кафешантан из варварской игры и утренней кипящей кофеварки…
О, сеньорита, вы, потупив взгляд, с утра в постели чашку опрокинув,
для вас комфортен, всё же, тот наряд, в котором были вы, одежду скинув…
О, сеньорита, видите – река бурлит и пенится весенним беспределом,
как далека и вместе с тем близка – игривость между взглядом, словом, телом…
Прощайте, сеньорита, – быть – не быть – ответ известен тёмными ночами,
вы сможете, наверно, не забыть тот вечер, пролетевший между нами…
Украшен этот ветхий балаган наречиями стиснутого слова,
французский расцветающий каштан – с ухваткой затаённой птицелова…
* * *
И от юмора сделав вдох, на прощание бросив клич,
вспоминаешь весёлых пройдох и словесную, с жару дичь,
тёмно-синий в лазурный цвет, и цветы разомлевших магнолий,
голубой альпийский берет – отражение в Лаго-Маджоре,
и дурманящий запах таверн, и щекочащий ноздри кофе,
ренессанс, рококо, модерн при волнующем сердце вздохе…
Респектабельный шум и гам, взрывы смеха на столиках справа,
и какой-то любимый шарм – снежногорная в солнце оправа,
запах стойкий духов и кофе, вперемешку с горячим хлебом,
где-то здесь бродил Мефистофель между стилем, строкой и небом,
и от первых нудистов Асконы до поэтов, художников, роз,
здесь иные ночные стоны – Бисер в играх, Приюты грёз…
Синтез всех областей искусства, метатекст, городское либидо,
здесь отсутствуют желчь, занудство и Аннетина, в сердце, обида,
и закатное солнце рвётся, отражаясь в альпийском схроне,
Айседора, кончая, бьётся на диване от Чейза, в стоне,
жаркий гомон таверн, пиццерий, лёгкость вин и ажурность слов,
это место для всех мистерий – для горячих мансардных снов…
* * *
Диагональю брошено пальто на кожаную изморозь дивана,
она была воздушна и желанна, не променяешь сон тот ни на что,
и лёгким флёром в памяти духи, как запахи Парижа и Руана,
она была восторжена и пьЯна, как взмах её чувствительной руки…
Раскиданные, брошенные речи, как цепь событий и движенье к цели,
и щёки обнажённые горели и поднимались стиснутые плечи,
и блеклый свет ночного фонаря и лёгкий привкус выпитого виски,
мы были упоительны и блИзки восторженной природой бунтаря…
Французский вкус нерусской ностальгии, распахнутость чарующих гардин,
и силуэт в ночном окне один – загадочностью яркой панагии,
пробитый солнцем комнатный проём французского ажурного балкона,
