– А когда ее не было рядом?
– Хныкалки под запретом, – механическим голосом повторила Аркаша.
Гуча безотрывно смотрел на нее некоторое время, а затем издал тихий вопль.
– Бог мой! – ахнул он. – Последний раз в три года?! Нельзя! Нельзя копить все внутри! Ты же живой человек с чувствами и эмоциями! Как ты вообще жила все это время?
Взгляд Аркаши потускнел.
– А что бы изменилось? – тихо спросила она. – Если бы я рыдала по каждому поводу, кричала от обиды или изнывала бы от ярости? Тетя Оля полюбила бы меня тогда? Она бы говорила, что гордится мной, когда приходила с родительских собраний, где меня постоянно хвалили? Или обнимала бы меня, радуясь моим победам? Или ходила бы гулять со мной в зоопарк и в кино? Она бы… – Аркаша сглотнула, – … похвалила бы меня за рисунок жирафа?.. Бессмысленно. Я уже привыкла скрывать свои чувства.
– Снова таишься? Прячешь все внутри? Но тебе ведь очень хочется заплакать сейчас, да?
Аркаша тряхнула челкой и быстро-быстро заморгала.
– Если бы я начала грустить и плакать… ничего бы не изменилось.
– Выдержка тоже ни к чем хорошему не может привести.
– Что ты от меня хочешь? – Голос Аркаши был слишком спокойным. – Чтобы я сказала это вслух? То, что чувствую? Что обида сжирает меня изнутри? Что я чувствую себя бутоном, который отделили от стебля? Я так сильно старалась выразить свою любовь. Я так сильно хотела защитить тетю Олю от порицания общества. Я так часто сдерживала слезы, потому что ее раздражали плачущие люди. Столько усилий, а она столь легко отказалась от меня. Чирк-чирк. Черненьким. Чирк-чирк. И меня для нее будто и не существовало. Как же так? Я же была такой идеальной…
– Плачь! – Гуча боднул Аркашу головой. – Поплачь хотя бы сейчас! Выплесни все то, что накопилось за эти годы.
– Но это бессмысленно. Слезы бессмысленны. Тем более бессмысленно плакать о том, что уже позади.
– Хватит держать в голове слова Ольги Захаровой! Прекрати подчиняться ее запретам! Будь честной сама с собой! И скажи прямо сейчас, чего ты хочешь!
Аркаша отпрянула и стукнулась спиной о скамью. Ее губы и руки затряслись.
– Говори! – настаивал Гуча. – Плачь! Говори! Плачь! Давай же!
– Я…
– Ольга Захарова для тебя все еще здесь, с тобой. Ты держишь ее при себе, хотя и твердишь обратное. Говори!
– Я… нет…
– Говори!!!
Аркаша встрепенулась и столкнула Гучу со своих колен. Быстро поднявшись на ноги, она дико заозиралась, а затем, будто только что заметив скамейку, со всего размаха пнула ее.
– Я не знаю, что мне делать! – взвизгнула Аркаша, вцепляясь в собственные волосы и снова падая на колени. – Что мне делать без тети Оли? Почему она не пришла за мной?! Мне было так страшно! – Первая слезинка прокатилась по бледной щеке. – Страшно! Как мне жить без нее?! Как?! Где я?! Чего хочу?! Раньше я знала, чего хочу, потому что хотела только одного! Что делать?.. Страшно… мне очень страшно… я боюсь, тетя Оля, боюсь… что же мне делать…
Слезы хлынули с силой водного потока, путь которому много столетий перекрывала ненавистная дамба. Аркаша плакала навзрыд, задыхаясь, хрипло вопя и впиваясь ногтями в траву. Глаза утратили способность видеть, разум опустел, щеки горели, горло исторгало воистину звериные крики.
– Не знаю… не знаю… – всхлипывала она. – Не знаю… что делать…
Что-то пушистое коснулось ее уха. Вздрогнув, Аркаша с силой прижала к себе Гучу и зарылась лицом в густоту его шерсти. Слезы текли, не переставая.
