Волна тугого и горячего воздуха ударила по ушам, но осколки не задели лучницу. Она потянулась за второй стрелой и тут увидела то, что было в тележке. Фальконет. Миниатюрная пушка вроде тех, что она видела в детстве на пиратском корабле.
Гром и пламя вырвались из чёрного жерла, и орудие отлетело далеко к деревьям и перевернулось на бок, наехав на кочку.
Прыжок спас Эрин от прямого попадания, она осталась жива, но не могла встать, и прийти в себя, беспомощно шевелясь среди обломков в облаке пыли, точно насекомое в лютый мороз, таращась в пустоту, часто, непонимающе моргая. Голова разрывалась от гула в костях, как будто череп стал духовым инструментом.
Вдруг перед нею возникло перепуганное лицо Невейна, и она ласково потрепала его по волосам и нежно ущипнула за щёку, как ребёнка на прощание. Улыбнулась. Весь мир ушел в объятия тишины, остались только эти бледные глаза, ищущие надежду, что она жива и поправится, эти несуразные, слишком невинные черты лица – они, верно, никогда не искажались злобой и презрением, этот забавно нахмуренный лоб.
– Мой бесполезный принц, – прошептала она.
Образы стали затихать, мрачнеть: так к радостным аккордам фортепиано неожиданно добавляются низкие, холодные, мрачные тона, постепенно преобладающие над всем произведением.
Глаза девушки закрылись, слёзы сбежали по щекам – их впитала тёмная ткань шарфа. Невейн оцепенел от ужаса и как завороженный глядел на медленно сочащуюся из груди кровь, а затем снаружи донёсся сонм криков и лязг оружия. Ни один из убийц так и не вошел под сень старенькой часовни, ибо их заняло кое-что другое. Но принцу было всё равно. Весь мир, что он знал, сжался до одного лица, в котором он мечтал увидеть пробуждение жизни.
Невейн поднял её на руки и отнёс к монаху, с мольбой взглянул на того.
– Сделайте что-нибудь, святой отец. Можете вы помочь ей? Она спасла меня. Она… меня…
– Она ранена, – сказал монах озабоченно.
– Вы поможете ей? Спасите её, умоляю! Я жив только благодаря её доброму сердцу.
– Я постараюсь, малыш.
Рана булькала и извергала сгустки крови. Невейн тупо смотрел, как монах уверенно положил руки поверх окровавленных тонких ладоней; как закрыл глаза, погрузившись в себя; и как, подобно второй заре, полился в умирающую тёплый золотистый свет.
– Крови стало меньше, – взволнованно прошептал Невейн.
Волна сияния впиталась в место ранения.
Невейн прижал ухо к губам девушки, и радостная улыбка озарила его лицо впервые за неслыханно долгое время.
– Она дышит, святой отец! Она дышит… Вы совершили чудо.
И он с чувством обнял старика.
– Неположенное чудо, – усмехнулся священник. – В монастыре не обучают таким вещам. Это запретное знание, которое я усваивал и применял втихомолку, как вор.
– Если вы что-то и украли, то разве только смерть этого несчастного создания. Хотел бы я стать мошенником такого свойства, бог нас всех сохрани! Отдал бы за это корону, честное слово, хотя… она и так, к счастью, не моя.
Монах покачал головой.
– За такую кражу нас могут привлечь к ответу… например, те люди снаружи. У меня у старика такое предчувствие, что они на нас за что-то очень сильно обижены. Хотя наверняка утверждать не берусь. Просто… рясой чую.
– Ваша ряса сказала вам правду. Они хотят убить нас.
– Разве мы что-то натворили, пока я спал?
– Нет. Они мстят не за то, что сделано, а за то, что не сделано. За мою непролитую кровь.
