Первое, что подумал пёс: «На живодёрню». Беспризорные псы ему рассказывали о людях с мерзким запахом и отвратительного вида, которые ловят собак на улицах, в скверах, подъездах, у помоек, даже у гаражей. Забирают и увозят на гибель.
«Ну не может со мной так поступить моя Оля. И хозяева, которые вдруг исчезли, – они тоже никак бы этого не позволили. Уж если это так, то на самом деле лучше на живодерню, потому что после такого предательства жить нельзя».
В ожидании неизбежного пёс задремал. Дремота принесла массу разных видений. Он вновь почувствовал себя маленьким, брошенным в дождь в лесу щенком. Увидел квартиру на Никитской. Хозяина, который многому его научил. Другие собаки брали блеском шерсти, окрасом, статью, ушами, хвостом, а он, как подобает собаке, которая хочет во что бы то ни стало выжить, удержаться в жизни, брал умом.
Джим быстро понял все примитивные, стандартные команды, научился считать до пяти, а если была колбаса, то и на разных иностранных языках.
Пёс вздрогнул, заскулил, задёргал лапами: во сне он за кем-то бежал, а рядом была его подруга – добрая, покладистая, весёлая и толстая ротвейлерша Ева. Джим проводил с ней массу гуляночного времени.
На какое-то мгновение привиделась дача. Как он любил туда ездить! Это было наслаждение полной свободой. А как он любил лежать рядом с хозяином и смотреть на огонь. Он видел сидевших у огня людей в шкурах, бросавших собакам кости мамонта. А он был вожаком и первым хватал свою кость.
Джим снова заскулил, попытался встать. Клетка была большая, но неудобная.
Но где же Оля? Она обещала быть рядом. Обмануть она не могла. Значит, что-то мешает ей подойти к Джиму, выпустить его из этой мерзкой клетки, почесать за ухом и сказать много-много ласковых слов. Джим чувствовал, что она где-то рядом, в этом ужасном пространстве с гулом, рёвом, холодом и отвратительными запахами.
Но вот всё стихло. Джим прилетел во Францию.
Нужна ли она ему?
…Прошло три месяца.
Пёс проснулся, спрыгнул с дивана, подошёл к хозяину.
Хозяин не спал. Начинался утренний ритуал: пёс толкал хозяина носом, пытался лизнуть, ворчал. Хозяин делал вид, что сердится, трепал пса и шептал ему на ухо что-то. Пёс понимал, что шепчет хозяин про старую жизнь.
Скоро гулять. Гулять здесь, во Франции, совсем особая стать. Всё покрыто травой, изумительные газоны, розы, деревья, деревца, кусты, вьюны и прочее. И нигде ни стекла битого, ни ржавых банок. Бегай, прыгай – лапы уж точно не порежешь.
«Вот такой он, наверно, рай собачий», – думал пёс, присев под кустом для своих надобностей. Он был стыдлив и деликатен, для туалета всегда выбирал кусты, разлапистые деревья, укромные уголки. А здесь этого добра хоть отбавляй.
Первое время пёс искал друзей и подруг. Встречал. Но встречи эти были грустные. Во-первых, все собаки были на поводках, во-вторых, по непонятным командам хозяев с псом никто не общался. Псу было грустно. Его удивляли перемены в хозяине. Только и слышишь от него: «Бон жур, мадам, пардон, мерси, экскюзэ муа». Пёс подозревал, что хозяин больше ничего по-французски сказать не мог. И подобная вежливость была где-то даже неприятна. То ли дело в Москве, в скарятинских двориках у Большой Никитской. На крик противный из окна – «Уберите собаку с газона!» – хозяин отвечал коротко и ёмко: «Пошла…!» После чего вражеское окно закрывалось и они продолжали прогулку.
