Москву я вспоминаю часто, лежа на любимом диване, закрыв глаза, я представляю, как маленьким щенком попал в семью, где уже было много живности: и старый кот Масик, заменявший мне маму и воспитавший меня, и попугай Кеша, с которым я потом не очень хорошо поступил, и рыбки. Они, впрочем, меня совершенно не интересовали, и про них я ничего не могу сказать, тем более что при переезде на новую квартиру с ними что-то произошло.
А в новой квартире на улице Герцена мне пришлось вскоре стать главой клана, старый Масик простудился и умер, с Кешей тоже случилась неприятность… Но Эля с Марком не могут без животных. И в нашу семью вошли котёнок Кисик и попугай Фрося. Очень беспокойные создания. И я всегда их ставил на место, с Кисиком постоянно были проблемы. Кошка и есть кошка. Хоть и мужеского пола.
А ещё к нам иногда приезжала гостья из Парижа, вся в завитушках, персиковая, с модной стрижкой, очень кокетливая и хорошо воспитанная. Когда я увидел её в первый раз, даже не понял, что это тоже собака. Звали её Любочка, а по фамилии – Пудель. Её хозяйка Альбина всюду Любочку возила с собой, а в Париже, говорят, даже в ресторан с собой брала.
В те времена я ещё не знал, что такое Париж. На первом году моей жизни туда уехала Катя, спасшая меня от неминуемой смерти. Потом в этот Париж стали ездить Эля с Марком. Тогда-то я и подружился с Олей.
Когда Оля в первый раз осталась в нашем зверинце, я подумал, что не выдержит, и как мог стал помогать ей. Правда, и со мной случались всякие конфузы. Но с кем не бывает?
Нам с Олей есть что вспомнить. Как гуляли по арбатским переулкам. В мороз вытаскивали пьяных из сугроба. Как она искала меня по ночам в тех же переулках. А когда я прибегал в три часа ночи, плакала, ругалась и говорила, что ни за что со мной не останется. Но оставалась. Всегда. Даже когда Эля с Марком уехали навсегда в этот чужой город.
Чужой… Теперь это и мой город. Я долго к нему привыкал. Когда Оля рассказывала, как мы полетим к Эле и Марку, Кате, мальчикам, я не думал, что это так мучительно.
Переезд к Оле. Ожидание. Оформление каких-то документов, непонятно кому и зачем нужных. Ни один человек, выдававший справки о возможности моего отъезда, даже не взглянул на меня.
А в аэропорту, на последнем этапе, когда мы с Олей зашли в ветеринарную службу, очень красивая барышня закричала:
«Нет, нет. Пса оставьте снаружи. Здесь так душно. Справку я вам и так подпишу». Таможенники тоже не взглянули ни на меня, ни на мои документы. А может, я очень ценный производитель? Обидно!
А сколько мы ждали клетку! А как бегали, оформляя перевес.
А что я испытал в грузовом отсеке…
После тряски, гула, грохота, холода – тишина…
Клетку куда-то везут. Стоп… Дверца открывается…
Свет. Незнакомые запахи.
Бежать. Бежать. Бежать.
Кругом опасность…
Вдруг Олин голос: «Джим!»
Голос Марка: «Джимуня мой!»
Чудится. Бежать, бежать.
Кто-то крепко держит за ошейник. Знакомая рука. Марк. Это мой Марк. Я спасён.
Меня сажают в машину. Машина незнакомая, но запахи родные. Пахнет Любочкой и духами Альбины. Но ведь они в Париже!
Неужели и я – в Париже?!
Меня вводят в незнакомый подъезд. Открывается дверь. «Джимочка!» Это же Эля. Вбегаю в квартиру. Моя старая мебель. Как мне её не хватало в сером измайловском доме!
Я у себя.
Я в семье.
Когда рядом с тобой дорогие тебе люди, можно жить и во Франции. Нам, собакам, проще: ностальгия нас меньше мучает.
