Дыхание Лачо со свистом рвётся сквозь сжатые челюсти. Это всё иррационально. Не поддаётся ни уму, ни логике. Но я чувствую вторую волну торжества, уже не физического, скорее морального, когда его последний особо сильный толчок сопровождается протяжным, шумным вздохом. Всё это время Лачо молчал. С его стороны не сорвалось ни звука, и теперь этот вздох для меня как военный трофей.
— Бывало и лучше... — растягиваю губы в слабом подобии издёвки.
Я сейчас и не вспомню как было. Слишком оглушена, практически выпотрошена. Разве можно сравнивать тесак и катану? И то и другое по-своему голову сносит.
В ответ ощущаю только его обжигающий злой выдох куда-то в волосы и достаточно болезненный ревнивый укус в основание шеи.
Не удивлюсь, если он меня здесь привязанной прикончит и бросит. Но умолять развязать мне руки не буду. Живой он меня теперь вряд ли отпустит. Иначе мой отец или брат прибьёт его самого.
7. Глава 6
— Господи. Какой кошмар... — шепчу беззвучно, мечтая закрыть горящее лицо руками.
Настороженно прислушиваюсь к звукам позади меня. Тихо шелестит одежда, щёлкает зажигалка, над правой лопаткой жужжит комар.
Некоторое время молчу, ожидая, что цыган развяжет мне руки. Мышцы затекли, верёвка натёрла запястья. Последствия незащищённого секса, стекающие по ногам, тоже не вызывают положительных эмоций, но жужжание над ухом — просто апогей беспомощности. Не прихлопнуть даже!
Шаги кружат вокруг ивы, а я так и стою, привязанная к дереву.
Чего он ждёт?
Он меня здесь бросит?..
Беспомощность больше не раздражает. Она вселяет ужас… и мимолётное желание напомнить о себе. А ему это и нужно, я уверена. Потому молчу. И это не гордость. Это интуиция, смутные обрывки слухов о знаменитой хитрости цыган. Если я попрошу хоть что-нибудь, как дорого потом за это заплачу?
Я не думаю о том, как буду выбираться. Даже если получится стереть верёвку... пешком, без мобильной связи...
Я думаю о том, что каждой клеточкой чувствую на себе жар его алчного взгляда. То, как он курит, открыто изучая моё тело. Безмолвную злость, с какой он проходит мимо. Но не к машине, к озеру.
Слышится плеск воды. Только тогда я позволяю себе дёрнуть руки, а верёвка лишь глубже впивается в кожу. Потом дёргаю ещё раз, и на запястьях появляются борозды от царапин. Ещё один рывок и меня накрывает дикая, ослепляющая, животная ярость. Я так увлекаюсь, что теряю счёт времени и, кажется, остатки хороших манер. Потому что ругаться хочется с экспрессией портового грузчика, и я совершенно не вижу причин себя ограничивать.
— Надо было перед тем, как тебя связывать, засунуть в рот тряпку.
Скучающий тон цыгана из просто равнодушного становится равнодушно-задумчивым. Будто, говоря это мне, он обращается в пустоту... возможно, к небесам, куда совсем не прочь меня отправить.
— Что, привык лошадей объезжать, а к девушке найти подход проблема? — Смотрю на него исподлобья, осознавая, что хуже уже не будет.
Лачо прищуривается, чуть склонив голову. С вьющихся кончиков его волос редкими каплями срывается вода. На губах играет нагловатая улыбка. Рубашка, накинутая на влажное тело, обтягивает широкие плечи, с мощной шеи на грудь спускаются цепи с какими-то вычурными золотыми кулонами. Золота вообще многовато. В приличном обществе это сочли бы моветоном, но на нём смотрится органично.
Наверняка девки на него заглядываются. Он, судя по всему, особо и не парится, чтобы запудрить голову. Улыбнётся вот так, как сейчас, и никаких верёвок не надо. Но признать, что меня цепляет какой-то проходимец? Никогда.
