Струны судьбы - страница 43

Пойдя пешком на дачу, я решил взять с собой одноклассника Максима – чтобы не быть одному и, может быть, немного отвлечься от всех мыслей, которые терзали меня. Мы шли по заснеженной дорожке, болтали о мелочах, стараясь не углубляться в серьёзные разговоры. Всё было как обычно, но в воздухе чувствовалось нечто другое – какое-то напряжение, будто меня ждёт что-то важное. По пути в голову лезли мысли о Косте, о его изменениях и о том, как наша дружба постепенно теряла прежнюю близость. Но с Максимом было легче. Он не знал обо всех этих проблемах, и его присутствие как-то успокаивало меня. Я бросал снег на корни яблонь, и это стало для меня чем-то вроде медитативного процесса. Всё происходило на автомате, а каждый удар лопатой позволял немного забыться и осмыслить происходящее. Я думал о том, что в жизни часто случаются такие моменты, когда мы должны отпустить прошлое и двигаться дальше.

Фокусируясь на этих мыслях, мы с Максимом начали путь обратно в сторону дома. Шаги были размеренные, а вокруг царила тишина, нарушаемая лишь звуками наших шагов по снегу. Мы не спешили, хотя и не было особого желания задерживаться – обоим было не до этого. Я всё больше ощущал, как мои переживания о Косте и нашем изменившемся общении давят, но в то же время какая-то лёгкая усталость от физической работы на даче помогала немного ослабить этот внутренний груз. Максим молчал, иногда перебивая тишину какими-то нейтральными фразами о погоде или о том, что завтра в школе будет контрольная. Его слова словно не достигали меня, потому что я продолжал думать о том, как всё изменилось, как люди, с которыми мы когда-то были так близки, теперь становились всё более чуждыми и непонятными. В воздухе стояло непонятное недопонимание, отчужденность от всего. Каждый шаг как будто уносил меня всё дальше от того мира, который когда-то знал, и приближал к неведомой тени, которую даже не мог понять. Внутри меня задавливал страх, как будто бетонный блок сдавил меня к земле. Этот тяжёлый груз, словно какой-то невидимый камень, давил на грудь, мешая дышать. Всё вокруг становилось чуждым, я не знал, что будет дальше, и каждый шаг ощущался как неуверенность в будущем. Максим продолжал идти рядом, но его присутствие не приносило облегчения. Он не понимал, что происходит со мной, и я не знал, как объяснить. Мы шли молча, и этот момент, несмотря на всю свою обычность, был пропитан чем-то безысходным, как будто все мы, каждый по-своему, были втянуты в какую-то неизвестную бурю, которой не было видно, но она ощущалась на каждом шаге. Такое ощущение, что время начинало тянуться, растягиваться. Как будто всё остановилось. Каждая минута длилась, как час. Дорога оказалась бесконечной. Я не мог понять, почему шаги стали такими тяжёлыми, а каждая мысль – растянутой и запутанной. Вся жизнь, кажется, теперь сводилась к этому пути, и я не знал, куда он ведет.

Улицы в СНТ были безлюдными. Дачный сезон ещё был далеко впереди, и тишина стояла почти мертвая. Никакой активности, ни машин, ни людей – только мы с Максимом, двое подростков, идём по пустой дороге, ощущая себя частью чего-то неподвижного, замороженного во времени. Весь мир казался приостановившимся. Это была странная тишина, не дающая покоя, которая заставляла чувствовать себя, как в каком-то другом измерении. Мы вышли с главных ворот и повернули направо, туда, где начиналась узкая улица, ведущая к мосту. Это был известный путь, но в тот момент он казался каким-то новым, непонятным. Вроде бы всё было знакомо, но всё ощущалось иначе. Шаги эхом отдавались в пустоте, и я ловил себя на мысли, что не мог точно сказать, чего жду от этого пути, куда мы направляемся. Темнело. Сумерки постепенно заполняли пространство, поглощая все вокруг, но мы продолжали идти. Время казалось замедленным, а наш разговор становился громким, чтобы хоть как-то пробить эту тишину. Мы обсуждали всё подряд – от учёбы до планов на будущее, как будто это были последние моменты, когда мы могли быть открытыми друг с другом. Каждое слово звучало отчётливо, словно мы пытались отговориться от чего-то важного, что не хотелось признавать. Заметил, как наша речь стала почти театральной, слишком яркой на фоне мракнувшего мира. И чем больше мы говорили, тем сильнее ощущение, что это были не просто слова, а некие попытки выразить что-то, что давно зрело в нас, но так и не было сказано. Но вот эта громкость разговора, её искренность – всё это начинало казаться неуместным в тени, которая накрывала нас. С каждым шагом тьма становилась гуще, а я всё больше ощущал, как мы будто углубляемся в какую-то пропасть, которую не замечали до этого.