Струны судьбы - страница 52

Через несколько дней после похорон я начал замечать, как жизнь, будто ничего не произошло, постепенно возвращается к своему привычному ритму. В окружающем мире всё продолжало идти своим чередом: люди спешили по делам, солнце вставало и садилось, как обычно. Это было странным и даже немного пугающим – как будто утрата, которая для меня перевернула всё, для мира оказалась не более чем незаметной деталью. Я начинал успокаиваться, но внутри всё ещё бушевали противоречивые чувства. Родители, заметив моё состояние, однажды сказали мне: "Надо возвращаться в школу. Впереди вступительные экзамены в институт, нужно пойти на подготовительные курсы. Жизнь на этом не заканчивается, как бы тяжело ни было". Эти слова сначала вызвали во мне протест. Казалось, как можно продолжать, когда внутри тебя зияет пустота? Но постепенно я понял, что они правы.

Жизнь, какой бы суровой и несправедливой она ни была, продолжалась. Проблемы, которые стояли передо мной раньше, никуда не исчезли. Их нужно было решать. Я понимал, что глупо будет, если сейчас позволю себе увязнуть в этой боли и позволю ей уничтожить все мои планы и мечты. Это не вернёт Костю, но разрушит меня. Осознавал, что должен найти в себе силы, выработать стержень, который поможет мне двигаться вперёд. Это было нелегко, но я знал, что должен бороться. Бороться за себя, за своё будущее, за то, чтобы жить, несмотря ни на что.

13 апреля нас с Максимом начали таскать в отделение полиции. Мы были подростками, всего лишь детьми, оказавшимися в водовороте трагедии, которую не могли ни понять, ни пережить до конца. Однако это никого не волновало. На нас смотрели не как на людей, потерявших друга, а как на подозреваемых, которые должны что-то знать, что-то скрывать. Каждый день, словно по расписанию, нас вызывали на допросы. Сначала это было просто неприятно, но с каждым разом становилось всё тяжелее. Меня поражала холодность и безразличие людей, которые задавали вопросы. Казалось, что для них это просто очередное дело, очередной случай в их списке. Они не видели перед собой испуганного подростка, чья жизнь буквально рухнула за последние несколько недель.

Они говорили с нами жёстко, иногда грубо. Вопросы сыпались один за другим, не давая передышки. "Почему вы там оказались?" "Кто вас заставил?" "Что вы скрываете?" Каждый раз я чувствовал, что стены кабинета будто сжимаются вокруг меня. Слова застревали в горле, а внутри всё дрожало от страха и непонимания. Максим держался, но я видел, как и он ломается под этим давлением. Мы смотрели друг на друга, и в его глазах я видел тот же вопрос, что мучил меня: "Почему? Почему мы?" Мы потеряли друга, мы переживали свою утрату, а нас сделали мишенью для подозрений. Каждое возвращение домой после очередного допроса было мучением. Я садился на кухне, смотрел в чашку с чаем и не мог ни с кем поговорить. Казалось, что весь мир отвернулся от меня, оставив один на один с этой болью и несправедливостью.

19 апреля всё закончилось так же внезапно, как и началось. Нас перестали вызывать. Просто отпустили, без извинений, без объяснений. Но эти несколько дней остались со мной навсегда, как болезненный шрам. Я не понимал, почему взрослый мир может быть таким жестоким, почему вместо поддержки мы получили обвинения. Эта рана навсегда осталась в моей памяти, напоминая о том, как легко можно потерять веру в справедливость. Моя злость, как тёмный щит, выросла внутри меня, превращая всё, что я когда-то знал, в тяжёлую и безжизненную массу. Это не была просто ярость – это была боль, переплетающаяся с ненавистью, с отчаянием. Я не знал, как с этим справиться, и оно становилось частью меня, как неотъемлемая часть тела, как тяжёлый камень на груди, который я не мог снять.