На этот раз, вспомнив пана Богушевича, Шмеля не решился открыть великую тайну жене, оправдывая это тем, что предстоящее событие – дело государственной важности, к которому жены евреев не допускались. И он с облегчением вздохнул. Правда, возникла другая загвоздка: а как быть с пани Лизой? Перед ней не надо было оправдываться, она его прислуга, если не сказать больше; да и те, кто прибудет на встречу, тоже люди, а может и молодые, вдруг у них появится интерес к пани, как у петуха к курочке? Такой поворот очень устроил бы Шмелю: он бы тогда поговорил с пани Лизой, а она могла бы рассказать что-либо интересное и непременно важное. К тому же и петушка можно взять на поводок и потребовать с него какой-либо грош, а может и два. Мысли о получении монет всегда облагораживали Шмелю, возвышали и успокаивали его изношенное заботами сердце.
Настроение изменилось, и он быстро направился к дворику для осуществления своей мечты.
Поздней осенью в ненастную погоду во дворик Шмели поочередно с небольшим интервалом вошли двое. Незнакомцы подъехали к калитке в дорожных неприметных тарантасах. Голову первого покрывал балахон, спускающийся и на лицо. Кряхтя, неспешно опуская ноги, он покидал насиженное место. Сопровождали его конные шляхтичи; по их унылым лицам и усталым лошадям можно было сказать, что проделали они долгий путь. Всадники спешились и вели за собой лошадей, также несли несколько тюков багажа. Громко постучали рукояткой плети по калитке, и та сама собой открылась. Один из них, поддерживая гостя под руку, подвел к его двери жилища, где их встретила женщина в темных одеждах, представившись прислугой пани Лизой. Она проворно показала, куда поставить вещи и где расположиться. Гости были неразговорчивы и, на взгляд пани Лизы, угрюмы и слишком чопорны. Требовали места для размещения лошадей, а сопровождавший гостя мужчина, осмотрев все жилище, заявил, что занимает каморку, в которой размещалась прислуга. Это совсем обескуражило пани Лизу, но она тут же проворно собрала свои вещи и отнесла в чулан, где можно было ютиться на старом сундуке. Остальные всадники разместились возле лошадей во дворике.
Другой гость, с грубыми чертами лица мужчина, держа в руке увесистый багаж, резво ступил красивыми, с высокими голенищами, сапогами на раскисшую от дождя землю. Укрываясь полами темной накидки, подойдя к калитке, дернул за привязанную за крючок веревку, и дверка, на его удивление, тут же открылась. Пани Лиза, представившись прислугой, хотела взять багаж, но получила резкий отказ и молча повела постояльца. Приняв снятую верхнюю одежду, она показала прибывшему отведенную для него комнату. Мужчина, осмотревшись, остался ею доволен, хотя сложно было сравнить эту крохотную, с тускло горящими свечами каморку с уютной домашней комнатой. Но важное дело и усталость отгоняли всякие сравнения и кажущиеся неудобства. «Могло быть и хуже», – снимая сапоги, подумал он и по фырканью лошадей и разговору шляхтичей во дворике понял, что нужный ему человек уже находится здесь.
По тому, как встретились в самой большой комнате у очага незнакомцы, можно было предположить, что они друг о друге что-то знают, но раньше не виделись. Организатору встречи было выставлено условие: посторонних лиц при разговоре не должно быть. Шляхтич, сопровождавший первого гостя, придирчиво перед началом встречи обошел все жилище, велел пани Лизе находиться в своем чулане и никуда не выходить. И только после этого пригласил к очагу двух незнакомцев, хотя здесь незримо присутствовал и третий.
