Кардинал, с интересом внимая речам иезуита и смиренно сложив руки перед собой, заговорил негромко, отчего пришлось собеседнику напрягаться, чтобы не пропустить какое-либо важное слово.
– Ваши откровения потрясли меня, дорогой Артего. Его святейшество осведомлен о тяжелой участи русинов, среди которых есть заблудшие, принявшие православие, и есть еретики, еще не принявшие даже облика человеческого. Наша Святая церковь молится о них и заблудших призывает вернуться в лоно Церкви нашей. Еретиков ждет кара Господня, и участь их незавидна; не зря о восточных русах идет плохая слава. Нашей Святой церкви об этом надо всегда помнить и напоминать об этом в делах наших. Нам молиться следует за поляков, которые по своему положению соприкасаются с русинами на своих землях. Король Польши все делает, чтобы облегчить участь заблудших, и распространяет свое влияние на земли князей московских и киевских. И наша Святая церковь должна ему всячески помогать в этом. В таких делах не следует забывать о евреях: они ненадежные сподвижники, но зачастую могут быть полезны, если увидят в этом свою выгоду.
Замолчал Каудильо, а иезуит тут же высказал свое суждение о евреях:
– Ваше высокопреосвященство, мне по напутствию нашей братии пришлось в Кракове вести беседу с евреем, он среди своих соплеменников считается влиятельным человеком. Он так сказал: «Наш Бог после сорока лет скитаний по пустыне рассеял евреев по всему свету и наложил на них непомерные страдания. Вот чтобы выжить в таких условиях, они и поступают с выгодой для себя».
Каудильо не мог оставить такого высказывания без внимания.
– Велик грех евреев. За страдания, которые они причинили Иисусу Христу, затаили они злобу к нашей Святой церкви, а наша Святая церковь милостива к ним.
Артего слушал кардинала чуть приоткрыв рот, внимая каждому его слову. Видя, что беседа подошла к концу, решил убедиться, что его правильно поняли:
– Мы, слуги нашей Святой церкви, зная такую особенность евреев, привлекаем их к своим делам в надежде, что они могут искупить грехи свои, – и замолчал.
– Так и поступайте, – произнес Каудильо.
С таким напутствием Артего, удаляясь, выразил кардиналу свое почтение.
Световой день подходил к завершению. Жизнь в столице Польского королевства затихала, а при дворе короля только пробуждалась. По негласной традиции в этот день должен был состояться бал, на который собиралась великосветская публика – приближенные короля и сановные лица иностранных государств. Просачивались туда и совсем не облаченные никакой властью и не имеющие родственных связей проходимцы, жаждущие найти здесь те удовольствия, о которых мечтали каждодневно. Без них не обходился ни один бал, вне зависимости от того, кто его устраивал.
София в полуобнаженном виде сидела у зеркала в расстроенных чувствах. За завтраком, который проходил в компании интересных мужчин, она была в центре внимания, ей все выказывали почтение, особенно довольно молодой англичанин, который изъяснялся на вульгарном французском языке. Ему это прощалось и придавало беседе непринужденный и раскованный характер. София, меняясь с возрастом, привносила незначительные, но заметные изменения в свой гардероб, в украшения, смело демонстрировала свои привлекательные женские черты, порой нарушая приличия. Но это делалось так, что никто не осмеливался упрекнуть ее в этом, а вызывало зависть у сановниц из ее окружения. В ходе завтрака София укрепилась во мнении, что англичанин ею заинтересовался и готов ей увлечься. Она пустила в ход свой излюбленный жест: рукой отбросила прядь волос на голове, обнажив на миг грудь и аккуратное ушко, которое сводило с ума многих кавалеров. Ее уловка удалась.
