Рука журналиста виртуозно прыгала по листку, судя по всему, дословно записывая сказанное респондентом.
– Но как вы тогда объясните своё желание осветить, казалось бы, рядовой случай в ходовом журнале, отпустив осуждённого сначала на волю, а затем заявив, что он самолично приедет на собственную казнь.
– Просто одна из форм гордыни, голубчик, не более. Захотелось уйти на заслуженный отдых красиво, дабы все помнили, кто был такой Игорь Матвеевич! – чрезмерно помпезно выкрикнул командир.
В разговор встрял Алёша:
– Премного прошу прощения, но, Игорь Матвеевич, могли бы вы ещё вот так же величаво вскинуть свой пальчик в небо и насупить брови? Буквально на пять минуток, не более.
– Просьба отклоняется.
– Понял… Ничего страшного, нарисуем-с по памяти.
Лукьянов продолжил интервью:
– Извольте уточнить сразу две нескромные детали дела, так сказать, справиться о сути.
– Позволяю.
– Уточните для наших читателей, за какое такое дельце гражданин… э-э-э…
– Голицын Лев Николаевич, – удружил помощник командира.
– Сердечно благодарю. За какое такое дельце гражданин Лев Николаевич Голицын получил высшую меру наказания и, собственно, к какому времени он должен явиться?
– Умышленное убийство собственной жены. А явиться голубчик должен, – Игорь Матвеевич ловко вынул карманные часы, сверившись с набежавшими стрелками. – Ровно через четверть часа.
Помощник Пётр снова застонал. Интервьюер подметил обеспокоенность, которая, надо признаться, была очень даже обоснованной.
Евгений продолжил допытываться:
– Позвольте разрешить ещё один уточняющий вопросец…
– Откуда во мне такая уверенность?
– Поражаюсь вашей проницательности!
– Скажем так, это секрет, который касается исключительно меня и гражданина Голицына. Но будьте уверены, Лев Николаевич прибудет без опозданий.
– Какие же споры вы породите среди людей, уважаемый командир, если ваше пророчество сбудется!
Игорю Матвеевичу совсем разонравился разговор с таким недотёпой, который ещё смел при знакомстве обозвать себя лучшим в своём деле. Но зачем гадать, как Лукьянов получил столь высокую должность, если можно простить убогому оплошности, дабы не терзать свои нервы понапрасну, и просто переключить разговор в иное русло.
– Евгений Александрович, извольте показать вам и немного рассказать про сам процесс, пока мы дожидаемся нашего званного гостя. – Командир жестом руки предложил журналисту проследовать к уже готовому эшафоту.
– Буду крайне вам признателен! Алексей, вы портретик закончили-с?
– Да, барин, получился у нас тут вылитый Наполеон на своём верном Маренго.
– Будем надеяться, – вступился помощник за командира, – что вы изволите шутить, иначе у вашего работодателя будут большие проблемы, а вы, как самое что ни есть виновное лицо в сей грязной карикатуре, о которой я смею лишь догадываться, получите равное преступлению наказание.
Пётр вытянул шею, пытаясь разглядеть зарисовку, но Алёша ловко сменил испачканный своими трудами лист оттенка слоновой кости на новый, как бы показывая оппоненту кукиш.
Четыре фигуры бодрым шагом двинулись к эшафоту, который с каждым пройденным метром терял облик привычного фона, становясь всё более грозной конструкцией, внушающей волнение и даже в какой-то степени страх.
Перед журналистом и Алёшей, который сразу же начал делать набросок сие конструкции, предстал классический эшафот из наскоро сколоченной древесины, чья платформа (на удивление) уже имела следы многолетней эксплуатации. Причём Евгений признал в установке именно тот самый эшафот, который ранее видел в столице на другой показательной казни.
