— Хорошо. — цежу сквозь зубы. — Сделал и сделал. Молодец.
— Как ты вообще?
Я точно Маринкиного успокоительного сегодня хряпну! Доведут меня гады, что Варьке придётся сутки на смеси сидеть!
Как я вообще… Ты смотри на него, интересно ему стало. Раньше не было. Раньше некогда было, конечно же. С Линой и своими вечными тусовками обо мне даже не вспоминал, уверена. А по черепушке своей получил, так и с папашей моим связался, и интересно ему стало сразу, как я вообще. Конечно! Я уже для него не девочка-погорелец из посёлка, не подобранная на обочине сбитая собака — наследница Должанского. Чует, пёс, выгоду для себя.
Ну-ну.
— Я хорошо, Паш. Спасибо. — выдыхаю, тщательно контролируя тембр голоса. — Когда вы с моим папашей меня в покое оставите, буду вообще замечательно. Не надо… Ничего не надо, Медаев. Как человека тебя прошу. В последний раз… Не лезь ко мне.
Мне кажется, что у меня получается достучаться до него. Медаев кивает и делает шаг назад.
Пытаюсь скрыть своё облегчение и тихую радость его отступлением. Молча поднимаю с земли коробку, довольно лёгкую, кстати, и искренне желаю ему всего хорошего. Мысленно, конечно, добавляю: «…подальше от меня».
— Рит, а что это за детские приблуды? — тихий вопрос колет щёку и висок. Заставляет замереть вполоборота, так и не повернувшись к Паше спиной. — Я не понял, к чему они, что это вообще такое, но… Зачем их тебе передал Должанский?
Внутри будто трос, удерживающий остатки самообладания, рвётся.
— Что? — делаю вид, что не понимаю, но на самом деле я всё понимаю. Папаша опустился ниже плинтуса просто! Он устал от набегов в мою жизнь и решил идти против меня войной. Как долбаный террорист, подсунул мне коробку с тикающей бомбой внутри! — Паш, мы вроде попрощались…
— Ладно. Забей. Я всё равно уезжаю. Заехал, думал… Может, поговорим нормально. Не знаю. — небрежный и такой привычный жест — он ерошит пятернёй длинноватую чёлку и улыбается, пожимая плечами. — Я понял, ты так и не простила меня. Важно это для тебя или нет, но у нас с Линой всё кончено. Да у нас и никогда ничего серьёзного не было… Давай… Давай, что ли, хотя бы номерами обменяемся?
Не знаю, как реагировать. Я столько раз себе представляла, как скажу ему, что знаю правду, всю правду, а сейчас и слов не находится. Мне не нужна его жалость, не нужно его раскаяние, потому что Медаев ни о чём не сожалеет на самом деле. Если бы в этом человеке был бы хоть грамм совести, он бы признался в том, что они с Линой сделали. Не про свою измену мне бы песни пел, а сказал честно, что они меня тупо использовали. В такие извинения, в такое раскаяние я бы поверила. А эти бормотания… Нет ничего в них. Ни-че-го.
— Я не хочу, Медаев. Ты не понимаешь? — глупо таращусь на него.
— Ну вдруг захочешь, Рит? — он будто меня уговаривает. — Захочешь и позвонишь. Я ведь сменил номер, ты, наверное, в курсе…
— С чего бы я должна быть в курсе?
— Ну-у, как…
— Я ни разу тебе не звонила. Даже не пыталась. — холодно произношу, тихонько хмыкнув. — Ты предоставил мне право выбора. Принять твою жизнь, тебя такого, какой ты есть, или убираться и забыть о тебе. Я выбрала. За свой выбор я несу ответственность. Я перед собой честна. Тебе бы это тоже не помешало.
— Рита, это уже даже не смешно. — он выдыхает, будто я говорю что-то смешное, нелогичное или даже глупое. — Живут же как-то люди после измены? У нас даже разговор не клеится. Почему бы просто не поговорить? Не спросить друг у друга, как дела? Просто, как старые знакомые…
