Светление - страница 14

Зрение уже начало отказывать, черные сполохи заволакивали все вокруг. Но я шел и смеялся. Я был счастлив, потому что это была моя последняя битва. Я знал, что скоро умру. Но какое это было счастье умереть в бою, глядя, как враги в ужасе бегут от нас прочь.

Справа кто-то молился вслух. Слева был слышен натужный хрип и хриплый шепот сквозь него, похожий на призывный крик:

– За Веру… За Отечество…

Я повернул голову. Рядом, шатаясь, шел Рябина. В памяти сразу всплыли его слова:

«Больше всего на свете мечтаю я перед смертью добраться хотя бы до одного из них. Чтобы глаза его увидеть. Чтобы штык в грудь его вогнать. Чтобы уйти не одному, а прихватить с собой несколько этих трусливых псов».

Рябина тоже смеялся. Он был счастлив. Столько дней ждать своего врага, прячущегося за артиллерийскими и пулеметными ограждениями, и наконец дождаться. Рябина тряс винтовкой и все пытался ускорить шаг, но идти быстрее он не мог, поэтому периодически он пытался кричать:

– Стой! Сюда! Иди сюда!

Но крик превращался в шипение в обожженных легких, поэтому слышал его только я. Мои ноги вдруг подломились и я упал в траву. Винтовка была слишком тяжелой, чтобы нести ее. Я попробовал встать, но не смог и завалился на землю, глядя в небо над своей головой.

– Эй… подождите… я с вами… – прохрипел я и снова попытался встать. Получилось лишь со второй попытки.

– Меня зовут… Петр… Семенов. Я – рядовой тринадцатой стрелковой роты…

Я шел вперед, не чувствуя ног, что-то бормоча онемевшими губами. Я догонял своих. В атаку…

В какой-то момент я понял, что газа больше нет. Что идти стало гораздо легче. И трава вокруг больше не была такой угрожающе черной. Я шел вперед по изумрудному лугу, устланному ковром из ромашек, а навстречу мне бежал мой сын. Я развел в стороны руки и, схватив его, прижал к себе изо всех сил, как самое ценное, что было у меня в этом мире.

– Ну вот, сынок, я же обещал, что вернусь… Я всегда буду защищать тебя! Всегда…

И рассмеялся от переполняющего меня счастья. Но уже без боли, потому что боли больше не было. И слезы в глазах были уже не от газа. И не было тяжелой винтовки в руках. И можно было упасть в белое покрывало ромашек. И можно было вдыхать полной грудью, но уже не убийственный хлор, а свежий запах травы…

Там, где прежде

Любовь была

В мире снежном,

Не зная зла,

Верят солнцу

И ждут тепла

Дети лета.

«Моральный кодекс»

Меня зовут Егор, мне восемь лет. Я не могу говорить вслух, поэтому я лежу, накрывшись одеялом, и шепчу эти слова, будто разговариваю с кем-то невидимым. Если ты сейчас слышишь меня, значит, ты и есть тот человек, к которому я обращаюсь в темноте. Я не знаю, кто ты, потому что для меня ты – выдумка. Я придумал тебя, чтобы было не так страшно, чтобы можно было хоть с кем-то поделиться своими переживаниями. Даже если тебя не существует, это не важно. Я просто расскажу тебе о том, что со мной происходит. Потому что если держать это в себе, то можно просто сойти с ума.

Еще год назад все было по-другому. Иногда мне снились очень страшные сны. В них были какие-то злобные существа, внешне похожие на людей. Но я знал, что это были не люди. И тогда они подкрадывались ко мне, и я в ужасе просыпался, пытаясь унять дрожь в теле и восстановить учащенное дыхание. Сжав ладони в кулаки, чтобы было не так страшно, я пристально вглядывался в окружающую темноту, и мне казалось, что эти существа все еще здесь, что они никуда не исчезли вместе со сном, а преодолев его границы, оказались в моей комнате, прикидываясь тенями, скрываясь в темных углах, ожидая, когда я усну. И вот тогда я срывал с себя одеяло и что есть духу бежал в комнату родителей, забираясь под их теплое одеяло и прижимаясь к отцу. Тогда мне казалось, что существа замирали на пороге комнаты, не решаясь войти вовнутрь, злобно сверкая своими глазами из темноты коридора и опасливо поглядывая на моего папу. Тогда я специально прижимался к нему поближе, а он обнимал меня своей сильной рукой. Иногда я просто засыпал, а иногда рассказывал ему о своих страхах. В нашей семье так было принято – ничего не скрывать друг от друга. Да и проще было рассказать все, и тогда становилось легче, невидимые тревоги исчезали, тени растворялись по углам, становилось спокойно. Отец всегда вселял в меня уверенность и спокойствие одним лишь своим присутствием. Мне всегда казалось, что когда он рядом, ничего не может случиться плохого. Что он решит любую проблему, разберется с любой неприятностью. Оказалось, не с любой. Около года назад началась война. Сначала это было просто страшное слово, а потом она стала реальностью. Сначала забрали в армию отца. Вернее, он сам написал заявление в военкомат как бывший военный. И вместе с ним из нашей семьи окончательно ушли счастье, уверенность и спокойствие. Первые несколько ночей я плакал, забравшись, как сейчас, под одеяло. Но на этот раз нельзя было выбраться из-под него и, пробежав по холодному полу, юркнуть в теплую родительскую кровать. Вернее, забраться туда можно было и сейчас, но прижаться к отцу уже нет. Не с кем было пооткровенничать, иногда пожаловаться и услышать в ответ: