Детские сельские поселения на самом деле представляли собой обычные детские дома, которые располагались в крупных селах и деревнях. Если под них не могли отвести большие избы, то детей расселяли прямо в деревенских школах, установив в тесном зале несколько рядов металлических коек. Грудных детей раздавали по сельским семьям. Наше ДСП возглавлял директор-воспитатель – Алевтина Георгиевна. Раз в неделю в школу приходил на медосмотр местный врач. Повар в ДСП тоже был свой – инвалид по глухоте Федот Федотыч. Приготовление пищи он совмещал с хозяйственной деятельностью. Хотя и то и другое очень сильно зависело друг от друга – продуктов на детдом выделяли не много, и Фефе, как мы называли его за глаза, приходилось проявлять чудеса смекалки, чтобы накормить нашу разновозрастную команду. При ДСП была закреплена корова, над которой Фефе практический трясся, как пират над сундуком сокровищ. Хотя, честно говоря, она и была для нас сокровищем – благодаря Нюрке мы и жили, все тридцать семь человек. А благодаря Фефе обходились в отсутствии нормальной еды заготовками его собственного производства – летом наш завхоз проводил почти все свое время на огороде, за школой, и в лесу, где собирал различные травы, грибы и ягоды. Именно благодаря его навыкам мы иногда пили травяные сборы и морсы, ели папоротник и разные вкусности – типа варенья из тертых одуванчиков. Все это помогало нам выжить, потому что многие из нас были истощены и ослаблены. На это время Фефе превратился для нас в отца, а Алевтина Георгиевна в маму. Хотя… никто не мог заменить мне, да и всем остальным, наших потерянных родителей. Именно поэтому, когда наступал вечер, и мы укладывались спать, из-под многих одеял слышались приглушенные звуки рыданий – дети никак не могли понять, почему так случилось, что их лишили самого дорого в этой жизни. Для того чтобы хоть как-то скрасить это настроение, ситуацию обычно спасал самый старший среди нас, Костя Комов. Когда свет в зале гас, он первый подавал голос:
– Эй, мальки, ну хорош плакать. Что бы родители ваши о вас подумали, если бы услышали?
– Что мы по ним скучаем, – дрожащим голосом произнесла из темноты Лена Самойлова.
– Ну, понятно, скучаем. Только что толку от того, что мы слезы тут будем лить? Нам наоборот, держаться надо, родителей наших поддерживать.
– Это как это, поддерживать? – раздался чей-то голос из темноты.
– А так, – было слышно, как Комов откинул одеяло и сел на кровати, – думаете легко им там сейчас? Уверен, они тоже думают о нас, постоянно. И хотят, чтобы у нас все было хорошо. Может быть, они даже чувствуют, что с нами происходит. И если мы будем плакать, будем слабыми, они тоже будут слабеть. А им нужны силы, чтобы сражаться с фашистами. Поэтому нам надо держаться, нам нужно помогать им хотя бы так.
– Я бы хотел быть сейчас вместе с ними, чтобы тоже бить фашистов, – пробормотал из темноты Юра Вольнов. Все замолчали, и в этой тишине было слышно, как продолжает плакать маленький Савелий Зубов.
– Савик, перестань! – в голосе Комова не было раздражения, наоборот, в нем сквозили теплые нотки, – иди сюда, давай ко мне, под одеяло.
Послышалось шлепанье босых ног, и пятилетка Савелий забрался в кровать к Косте.
«Прямо как я к своему отцу» – подумал я, и на меня опять нахлынула волна удушающей грусти. Но плакать было нельзя. Я был здесь одним из старших. Поэтому я просто сжал зубы и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, загоняя слезы и тоску глубоко в себя.
