За окнами подвала слышится заунывный свист, и земля поднимается и опадает, издавая страшный гул. Все, на смену «серому» времени приходит «черное». Время артиллерийского обстрела и бомбардировок с аэропланов. Мой сосед справа даже не просыпается. Все так измотаны этой войной и уже привыкли к взрывам бомб, что тело и мозг уже не реагируют на очередную атаку. Как это чудесно – провалиться в сон, хотя бы на какое-то время выпасть из жуткой реальности. Во сне, если повезет, нет войны, там дом, родные и близкие. Только мысли о них спасают нас, заставляют жить и сопротивляться. Только мысли о них…
Насколько я знаю, немцы впервые атаковали эту крепость в сентябре 1914-го. Из Кенигсберга были переведены орудия большого калибра, которые обстреливали крепость в течение шести дней. Но охранный гарнизон был усилен – крепость имела важное стратегическое значение. Она прикрывала дорогу на Белосток, откуда открывались Гродно, Вильно, Минск и Брест, являясь, по сути, единственной преградой на дороге немецких войск, планировавших сразу глубоко войти на территорию России. Но немцы не учли сразу несколько обстоятельств: выгодное расположение крепости – она стоит на высоком берегу реки Бобер, а все остальное пространство представляет из себя заболоченную местность, миновать которую войсковому объединению практически невозможно, и дух ее защитников – у ворот Осовецкого бастиона войска Германской империи натолкнулись на ожесточенное сопротивление, невиданное ими за всю историю военной кампании. Так, в январе началась осада крепости. Ее сразу же накрыли плотным огнем артиллерии и непрекращающимися атаками аэропланов.
Когда я попал сюда, солдаты гарнизона тут же просветили меня относительно мощи нападающих: нас обстреливали сразу свыше пятидесяти мощных орудий и несколько «Больших Берт», ужасающих пушек, стреляющих снарядами весом около пятидесяти пудов и оставляющих воронки глубиной в два человеческих роста. Когда я испытал мощь такого снаряда, разворотившего бетонный свод западной казармы, я понял, что такое животный страх. Это когда что-то внутри тебя начинает жить другой жизнью и судорожно ищет выход подальше, прочь из этого места. Потом взрывы становятся частью повседневной жизни.
Насколько я знаю, командование поставило перед гарнизоном сложную задачу – продержаться в этом аду хотя бы несколько дней. Крепость держится уже полгода. Она почти разрушена, но дух ее защитников до сих пор не сломлен. И теперь я знаю, что придает силы человеку в этом мире – осознание ответственности за своих Родных, за свое Отечество, за свою Веру. И когда тебе уже так страшно, что ты почти еле дышишь, когда ты изможден голодом, обстрелами, ранами, и умереть становится проще, чем выжить, ты думаешь о них, о тех, кто остался дома – и что-то внутри шепчет – не сейчас, ты должен жить! Пока живешь ты, живут они! И ты берешь винтовку и опять идешь к бойницам, туда, где смертью пропитан каждый дюйм земли под ногами. Я закрываю глаза, и перед внутренним взором встает город моего детства. Там солнечно и спокойно. Вот и я, лет десяти от роду, бегу по каменной улице в тенистый палисадник. А может, это не я, а мой сын? Ему сейчас как раз десять. Но почему он в моем теле? Мы оба, словно в одном мальчишеском теле, в городе моего детства, где нет войны. Война…
Моя голова качается из стороны в сторону, и не понятно, от очередного взрыва или от того, что меня трясет сосед по койке.
