Увы, не были они уже той силой, которая сначала завоевала для Ивана IV Казань и Астрахань, а потом на протяжении четверти века вполне успешно противостояла армиям сразу нескольких сильных европейских стран. Безнадежно ушло их время: в каждом штурме они первыми теряли отвагу и силу натиска, начинали пятиться…
Возможно, именно тогда Петр и понял, что ему необходима как воздух новая армия. И, возможно, привела Петра к этим мыслям особенно заметная на фоне бесполезных стрельцов отчаянная храбрость Алексашки Меншикова. Петр видел, как Алексашка с криком, с обнаженной шпагой, проскакал сквозь отступающее стрелецкое войско в сторону турецкой крепости, многих вдохновил своим примером, увлек за собой – и тем самым остановил беспорядочное бегство штурмовой колонны. Видел и окровавленную шпагу Алексашки. Тот законно хвастался своими подвигами – как заколол турецкого агу, отобрал османское имперское знамя… «Уж ага у меня на шпаге, а все верещит, ятаганом машет! Вот какие у турок начальники!» – такие слова вложил в уста Меншикова Алексей Толстой в своем «Петре Первом», описывая этот эпизод Азовского похода.
Фантазия выдающегося русского прозаика, разумеется, при этом опиралась на глубочайшее изучение доступных тогда документов эпохи. Как мы знаем, русские прозаики со времен Пушкина и Льва Толстого при описании исторических событий работают даже скрупулезнее иных ученых-историков – ведь литераторам надо описать реалистично и зримо, в движении, каждую деталь той или иной исторической сцены. Поэтому русский исторический писатель кропотливо изучает не только документы, относящиеся непосредственно к событию, но и всю эпоху в мельчайших нюансах – исторические костюмы, нюансы зодчества, вооружения, религии, культуры и, конечно, не ошибиться в языковых характеристиках народа и его правителей. Именно поэтому мы считаем себя вправе приводить здесь, по мере надобности, и некоторые фрагменты исторических романов, ставших классикой (разумеется, ссылаясь на источник).
Отчаянность Меншикова была вполне возможна – и вполне объяснима. Удивительной показалась бы она скорее уж у кого-нибудь из родовитых. Тот же Иван Тихонович Посошков, сам из простых – сын ремесленника, вышедший в купцы и водочной торговлей наживший себе дома в Новгороде и Москве, обращал внимание государя на дворян, «что попечение о том не имеют, чтоб неприятеля убить, а о том лишь печется как бы домой быть, а о том еще молятся и Богу, чтоб рану нажить легкую, чтоб не гораздо от нее поболеть, а от великого государя пожаловану б за нее быть, а на службе того и смотреть, чтоб где во время бою за кустом притулиться…». С такими людьми, держащимися, по словам Посошкова, принципа «Дай бог великому государю служить и сабли из ножен не вынимать», славы не добудешь и интересы Отечества не отстоишь. Что им слава, что им Отечество – у них хозяйство есть, его бы не потерять. А Меншикову саблю в ножнах оставлять было незачем, потому что терять ему было нечего. Может, и не бывало на его плечах лотка с «пирогами с зайчатиной», но и богатства не было за его плечами. Терять нечего, а приобрести в бою кое-что можно. Даже – многое.
Как знать, может, тогда-то юный русский царь, ставший свидетелем первых ратных подвигов «своего Алексашки», и возмечтал впервые, чтобы только из таких воинов, как его верный друг, состояла вся русская армия.
