– Ты, главное, перетерпи, – говорит Ленка. – Это сейчас трудно, а потом пройдёт.
– Пройдёт… – соглашаюсь я.
И опять вспоминаю:
Ты ведь с первого взгляда совсем обыкновенный. Не красавец там какой-нибудь с печатью романтического героя, не бабник со связкой ключиков к каждому женскому сердцу.
– Бабник – это ведь необъяснимое, а потому и манящее такое, – Ленка как-то сказала, ещё в юности, когда я зелёная была, как горох. А она всегда старше казалась, не по возрасту, по зрелости внутренней.
Так вот, я – победительница в тот вечер, а на тебя – обыкновенного, в основном в этой шумной компании молчавшего, внимание всё же сразу обратила. Не сразу поняла почему, а обратила.
Хохотали заливисто, от души над Мишкиными анекдотами, индейку ели, а кости, как на древнем пиру, в большой глиняный горшок бросали – Ленка с Олегом из Средней Азии привезли, а потом (Мишка, что ли, начал?) принялись из игрушечного пистолетика стрелять по мишени. У моего соседа дома тоже такой пистолетик есть, резиновой присоской стреляющий. Дома я бы в жизни в руки его не взяла. А здесь, как с забором у Тома Сойера, гудящая, азартная очередь выстроилась – все стрелять хотят.
Я два раза промазала, а затем ты подошёл. Встал рядом, вытянул мою руку с пистолетиком, прицелился – курок нажал.
– Десятка! – завопил Мишка.
– Ещё один выстрел! Только без помощи, так нечестно…
Ты мою руку отпустил, и я промазала.
Письмо четвёртое
Я тебе объяснить попыталась, ты недослушал, отмахнулся. Глупостями женскими посчитал, придумками. А я знаю.
– Я верю в то, что вижу, – ты сказал.
– А я верю в то, что чувствую, – я ответила.
– Да разве можно чувствам верить? – ты продолжил. – Они сиюминутны. Пых! И нет, горстка пепла осталась…
Завидую – ты живёшь действием, поступком, они всему у тебя мерило. А я чувством – типичная женщина…
– Так вот, ты недослушал. Я вокруг каждого человека биополе чувствую. Ощущаю мгновенно, всей кожей. Могу даже не разговаривать, в лицо не заглядывать – просто подойти и постоять рядом, и уже знать: нравится, не нравится, могу ли с ним общаться, дружить. У иных биополе слабенькое, чуть-чуть. С ними мне просто, но неинтересно. У других, как у меня – среднее, это мои друзья. И редко-редко, как у тебя, не биополе, а излучение настоящее. Магнит – а я гвоздик маленький, в его силовое поле попавший…
Сидели за столиком в гриль-баре. Роскошном, со вкусом отделанном, где свой контингент, куда просто так, с улицы, и не попасть вечером. Где в интерьере как бы растворяешься – всё глаз завораживает, радует, и музыка тихая, обволакивающая. В стены аквариумы вмурованы – разноцветные мирки: плавно изгибаются изумрудные водоросли, золотые рыбки, выпучив глаза, разевают рты, будто сказать что-то хотят.
Мы на машине подъехали – в этот бар зашли, гардеробщик пальто уважительно снял, метрдотель за столик провёл, плечом повела, волосы по плечам рассыпала – королева! И вдруг здесь, в полумраке, средь музыки плавно-томительной, со мной что-то странное произошло: как будто волна накатила и закрыла с ног до головы, внутри струна натянулась и задрожала тонко, пронзительно. Не могла ни есть, ни говорить, ни глаз поднять… И это до головокружения, до боли, к обмороку близкое состояние счастья и несчастья одновременно, в одном миге слитого, как будто внутри тебя два маятника и оба на пиковых отметинах.
Ты (о, умница!) всё понял, посмотрел внимательно, тарелку отодвинул и замолчал.
