Ни до, ни после, никогда – так не ощущала пронзительно глубокую цену молчанья…
В стене из аквариума рыбка на нас смотрела, медленно шевелила ярко-розовыми плавниками, беззвучно рот разевала… Сказать что-то хотела?
Письмо пятое
Попробую объяснить – это как в фантастическом фильме, где космонавты попадают в зону особого излучения и начинают совершать поступки, им не свойственные.
Опять тот вечер знакомства нашего вспомнила. Как вывалились всей гурьбой из Ленкиной комнаты на улицу – решили к Лёле (что ещё за Лёля такая!) ехать на день рождения. Такси Мишка с Олегом ловили. Свистели, беспорядочно руками махали – машины мимо неслись, даже не притормаживая.
– Да что ж это такое! – Мишка сказал, нижнюю толстую губу оттопырив, шапка набок съехала, шарф из пальто выбился…
Милый, смешной Мишка, весельчак, недотёпа.
– Я попробую, – ты сказал. Руку поднял, и остановилось такси.
Полкомпании втиснулось, уехало.
– А мы пешком пойдём! – Ленка предложила. – Тут недалеко вовсе.
Через полчаса, возбуждённые, румяные от мороза, в гости ввалились. Там дым коромыслом! Шум, музыка, танцы, на столе бутылки початые. А мне чего-то неуютно стало, чужая компания… Отошла в сторонку. Ты глаза вопросительно поднял и опустил. Подошёл, решил что-то про себя важное и подошёл. Танцевали долго, томительно, на диван сели:
– Пойдём, – сказал. Как о чём-то решённом, обговоренном давно. Не спросил, не приказал, не попросил смиренно, а просто:
– Пойдём.
Как будто иначе и быть не может.
А иначе и не могло. Шагнула, дверей не замечая, вокруг ничего не видя за ним, за ним, за ним! Безропотно, не удивлённо, бесповоротно, куда – не спрашивая.
В коридоре вешалка сломалась – груда пальто на полу лежала. В куче нашли свои, отыскали, отрыли, вернее, шапки и шарфы, к дверям двинулись.
– Вы куда? – Олег, после танцев распаренный, немножко пьяный, из комнаты в коридор высунулся.
– Ко мне, – сказал. Спокойно так ответил, тут, мол, и удивляться нечего, и скрывать.
Это потом думала лихорадочно, на верхней, жёсткой полке вагона ворочаясь. Как это? Почему? С какой такой стати? Я – за чужим мужчиной, в первый же вечер, дверей не видя, без слов, без сомнений, без упрёка себе?! И там в черноте ночи, в пустоте и незнакомости чужой квартиры – его дома – руки протянула и задохнулась от его близости, смятенности и острой, как боль, нежности своей…
Письмо шестое
Старый город ошеломил. Зазубренной, утончённой высотой шпилей, средневековыми замками, будто с картин сошедшими, улочками узкими, на старый Таллин похожими.
У нас конец ноября – зима. Снег, мороз, пушистые шапки, шубы, а здесь будто стрелки часов назад передвинули – сентябрь ленинградский. Ясный, спокойный, золотисто-величавый. Сухие листья под ногами шуршат, воздух тёпл и прозрачен, в садах на деревьях яблоки поздних сортов не сняты… Все тёплые вещи в гостинице на дне чемодана, а мы в плащах нараспашку и в туфельках…
Гуляли до одури, до темноты, до свинцовой усталости в ногах, когда, кажется, уже и шага не сделать, до гостиницы не доползти. Всё вобрать в себя хотелось, запечатлеть в памяти. Фотоаппаратами щёлкали непрерывно, модные джемперы покупали, так что в конце поездки вся группа как близняшки выглядела. Восхищались красотами, ели нежные, в высокие бокалы уложенные взбитые сливки. Вечерами дули пиво в знаменитых пивнушках Гашека и Флека. Танцевали в полумраке баров – отдыхали.
