Своя - страница 15

Она проводит пальцем по размытому контуру здания – бывший цех №3. Где-то там, среди этих серых пятен, должны быть они. Трое. Те, чьи имена уже внесены в списки потерь, но чьи тела еще не нашли.

– Видите? – ее голос звучит сухо, как шелест бумаги.

Она тычет пальцем в темное пятно у восточной стены. Может быть, просто тень от разрушенной балки. А может – вход в подвал, где еще держатся свои. Или чужие.

Снимки не говорят. Они просто есть – безмолвные, двусмысленные, как все в этой войне.

Д. перекладывает фотографии на стол, и они ложатся с тихим шуршанием, словно опавшие листья на могилу.

– Подходы простреливаются. Нужен отвлекающий манёвр.

– Уже есть.

Он роется в рюкзаке, достаёт потрёпанную фотографию. Края обтрепаны, уголок надорван. Сочи. Месяц до командировки. Они на пляже – он с глупой улыбкой, она щурится от солнца. За спиной – море, такое синее, что теперь кажется фантастикой.

– Если что-то пойдёт не так…

– Заткнись.

Она вырывает фото так резко, что бумага рвётся. Тёплый листок исчезает у неё за пазухой, прямо над сердцем.

– Я твой оператор. Значит, ты вернёшься. Точка.

Глухой удар разрывает тишину где-то за пределами бункера. Стекла в оконных рамах вздрагивают, но ни один из них не поворачивает голову. Они давно перестали реагировать на эти звуки – взрывы стали частью их повседневности, как шум дождя или скрип половиц.

П. застыл над разложенной картой, его пальцы сжимают красный маркер так крепко, что кажется, вот-вот треснет пластиковый корпус. Он проводит две жирные линии, пересекающиеся под прямым углом – крест на карте, крест на их надеждах. Чернила впитываются в бумагу, как кровь в песок.

– "Море подождёт," – произносит он, и в этих словах – целая жизнь, которую они откладывали "на потом". Солёный бриз, крики чаек, обещания, данные шепотом в темноте – всё это теперь кажется несбыточным сном.

Где-то снова грохочут взрывы, ближе прежнего. Но в бункере царит почти медитативная тишина. Д. молча наблюдает, как последние капли чернил стекают по карте, образуя кроваво-красные подтёки.

Он бросает маркер на стол. Звук падающего пластика эхом разносится по бетонным стенам.

– "Собирайте группу," – командует П., не поднимая глаз от карты.

Д. кивает. Ни лишних слов, ни вопросов. Они оба знают – море действительно может подождать.

А война ждать не привыкла.

Дождь. Он начался ночью, незаметно, а к рассвету превратился в сплошную серую пелену, затянувшую небо и землю. Вода просачивалась сквозь трещины в бетонной плите, под которой укрылся П., и падала ему за шиворот ледяными иглами. Капли стекали по лицу, оставляя чистые дорожки на закопченной коже, смешивались с потом и грязью, капали на колени. Он сидел, подтянув ноги, прижимая к груди автомат – холодный, мокрый, родной.

Солнечная панель, привязанная к рюкзаку, тускло поблескивала под слоем воды. Заряд – впритык, на грани. Рация работала вполсилы, лишь бы не отключиться совсем.

В ушах все еще стоял звон – высокий, тонкий, как комариный писк. Вчерашний обстрел оставил его в награду. П. моргнул, пытаясь прогнать навязчивый звук, но тот не исчезал, сливаясь с шумом дождя.

Где-то рядом, в развалинах, хрипела рация.

– Третья рота, доложите обстановку…

Голос был чужим, далеким, будто доносился из другого мира. П. не ответил. Он сидел неподвижно, чувствуя, как вода пробирается под броник, как холодный металл оружия прилипает к ладоням. Пусть думают, что его нет в эфире. Пусть считают, что он исчез.