Своя - страница 16

Тень промелькнула за развалинами – может, ветер качнул обрывок брезента, а может, кто-то крадется. П. медленно повернул голову, прислушиваясь. Ничего. Только дождь, только звон в ушах, только хрипящая где-то в стороне рация.

Он закрыл глаза. Ее лицо возникло перед глазами внезапно, как вспышка ослепительного света в кромешной тьме. Он видел каждую деталь с пугающей четкостью – золотистые искорки в зеленых глазах, едва заметную родинку. Губы шевелились, произнося его имя, но сквозь вой ветра и барабанную дробь дождя он не слышал ни звука.

Капля, холодная как смерть, скатилась по его виску, смешалась с потом и исчезла под воротником. Он моргнул – и видение растворилось. Остался только ливень, бесконечный и беспощадный, заливающий все вокруг. Осталась война, вонзающая свои когти в самое нутро.

Рация снова захрипела, выдавливая из себя обрывки фраз. Он машинально приглушил громкость, даже не пытаясь разобрать слова. В ушах стоял звон – пронзительный, как крик раненой птицы.

Мысли путались, но три стояли особняком, выжженные в сознании:

Панель должна остаться сухой. Он прикрыл ее своим телом, чувствуя, как капли отскакивают от полимерного покрытия.

Тень – лучший друг. Развалины надежно скрывали его от посторонних глаз, превращая в призрака, в тень среди теней.

Она ждет. Эти два слова грели сильнее любого костра.

Автомат в его руках был ледяным – металл буквально прилипал к обнаженной коже, вырывая из пальцев болезненные клочья тепла. Каждый вдох окутывал ствол облачком пара, тут же застывающего инеем на стали. Пальцы свело судорогой, суставы скрипели, будто покрытые ржавчиной, но он лишь сильнее сжал оружие, до боли впиваясь в знакомые грани.

Где-то вдали грохнул взрыв. Земля содрогнулась, но он даже не повернул голову. Дождевые капли, взлетевшие в воздух, на мгновение образовали серебристую дымку, затем снова рухнули вниз, сливаясь с грязью.

Он закрыл глаза, и сквозь копоть войны, сквозь усталость и боль, перед ним возник её образ. На этот раз она улыбалась – не той вымученной улыбкой, что скрывает тревогу, а той самой, искренней, от которой в уголках глаз собирались лучики морщинок. Той, что когда-то заставляла забыть о бессонных ночах, о километрах марш-бросков, обо всей этой военной машине, перемалывающей души.

Рация на груди вдруг захлебнулась в белом шуме помех, треск и шипение заполнили эфир, а затем – тишина. Ни приказов, ни докладов, ни даже привычного фонового гудения. Только пустота.

Дождь лил не переставая, превращая всё вокруг в размытое серое полотно. Он стекал по броне, заливал окопы, растворял в грязи следы сапог. Мир съёжился до размеров мутного стекла противогаза, за которым лишь бесконечные всполохи взрывов да силуэты развалин.

Она стояла у окна, положив ладонь на холодное стекло, и смотрела в такое же дождливое небо. Капли стекали по стеклу, как слёзы, но она не плакала. Просто смотрела туда, за горизонт, туда, где сейчас был он.

И думала о том, как он морщится, когда пьёт слишком горячий чай. Как по утрам его голос хрипит, пока не разойдётся. Как его пальцы, грубые от оружия, могут быть невероятно нежными, когда гладят её волосы.

Мороз сковал всё – воздух, металл, даже время. Его пальцы, примёрзшие к затвору, больше не чувствовали боли – только тупое, давящее онемение. Автомат стал продолжением рук – ледяным, мёртвым, но верным.

Где-то там, существовал другой мир. Там люди не мёрзли под дождём, в ледяном аду. Там жены смотрели на часы, а не на похоронные письма.