– Ни в коем разе, – пробормотал Козульский.
– Помимо блистательного знания немецкого языка, – сказал Бакашов, – Ивану Гавриловичу свойственен и красивый тембр голоса.
– Это природное, – сказал Козульский. – А немецким я овладел тяжелым трудом.
– Немецкий – сложный язык, – заметил Бакашов.
– Фрау Холстермайер так бы не сказала, – процедил Козульский. – Она говорит на нем без малейшего напряжения. Часами… послушаем?
– Всенепременно! – воскликнул Бакашов. – Дамы и господа! Доктор экономики фрау Бригитта Холстермайер!
Фрау блакосклонно кивнула. Безразличный Кирилл Суздалев приготовился к долгой утомительной лекции.
В ВИТРИНЕ шесть работающих телевизоров, настроенных на один канал. У остановившейся Лизы Ильиной непонимающий взгляд, переходящий от экрана к экрану – прискорбная картина повторяется: шоу популярного сатирика, неадекватные гримасы смеющейся аудитории, нагнетаемое состояние адского бреда, ощущение конца цивилизации и всего человеческого рода; вполглаза поглядывая на вершащееся в телевизорах действо, поблизости от Лизы спиной к витрине стоит Глеб, воспринимающий выказываемую девушкой печаль, как позитивный момент.
– Вы мне не расскажете, что у вас внутри? – спросил Глеб.
– А тебе это интересно? – переспросила Лиза.
– Меня привлек твой грустный вид. Я бы попытался тебя рассмешить, но я уважаю грусть – она мне кажется важнее тупого смеха.
– И чего же ты ко мне… раз у меня все отлично, обратился?
– Ради себя, – ответил Глеб.
– У тебя ненормальные вкусы, – сказала Лиза. – Веселых девушек тебе мало?
– Веселых девушек не бывает. Даже очень любящие смеяться и танцевать уже совсем вскоре сидят убитыми и мучаются депрессией. Хотя музыка еще играет.
– Просто началась другая песня, – тихо сказала отвернувшаяся Лиза. – Та, под которую не потанцуешь.
– Песни сменяются, меняются, никакой логики не прослеживается, зимними вечерами люди не торопятся закрыться в теплых квартирах, а разгуливают на морозе по улицам. Мое имя Глеб.
– Меня зовут Лиза.
– Весьма приятно. У вас много имен.
– У женщин? – спросила Лиза.
– На таком холоде, как ты догадываешься, я стоял не для того, чтобы знакомиться с женщинами. Но если все складывается так замечательно, мы могли бы пройтись и слегка согреться. У тебя толстые подошвы?
– Подобного вопроса мне никогда не задавали, – промолвила двинувшаяся за Глебом Лиза.
– Не верю, – сказал Глеб.
– Только что познакомившись, следует спрашивать не об этом.
– Возможно, – кивнул Глеб. – Однако у меня свой подход.
– И он работает… я с удовольствием с тобой пройдусь и поговорю. Ты прекрасный собеседник.
– Я альпинист, – сказал Глеб.
– Кто?
– Да. Я взбирался на вершины.
– В смысле, на женщин? – спросила Лиза. – Похоже… По твоим замашкам ты тянешь на плейбоя.
– Одинокого плейбоя заснеженных переулков. Выходящего на проспект со сверкающими глазами и заложенным носом. Под твоим присмотром я бы не простудился.
– Ты заболеваешь?
– Я мечтаю, – ответил Глеб. – Тебе не в чем себя обвинять – ты реагируешь, как положено. Услышь я такое, я бы отреагировал так же.
– Но это услышала я, – сказала Лиза.
– Ты услышала, и ты сказала. К чему тебе отмалчиваться? У тебя есть право голоса.
– Чувствую, встреча с тобой мне запомниться, – усмехнулась Лиза.
– Она может оказать на тебя сильное воздействие. Я бы вытащил тебя и из ямы, но со мной ты в нее не попадешь, а прежнее в памяти не удержиться… прошлые неприятности не особенно живучи. Как и будущие радости.
