– Вы не хотели их смерти?
– Нет, говорю же! Только наставить на путь истинный.
– Итак, вы, как истинный патриот, поспешили исполнять приказ. Сколько «мёртвых голов» вы нарисовали и отправили адресатам?
– Четыре.
– Вы уверены?
– Так точно, полковник. Я никогда не вру!
– Вы должны быть со мной откровенным, Афиногенов. Желая приукрасить свои подвиги, вы рискуете навлечь на себя подозрения в измене.
– Четыре! Я в точности исполнил приказ президента!
– Допустим. Вы знали лично Вершинского и Муравьёва?
– Да, когда работал в институте бактериологии.
– Вы знали, над каким тайным проектом они работали?
– Этого никто не знал, кроме них. Но я уверен, что их завербовали, и они выполняли задание вражеской резидентуры.
– Это говорилось в полученном вами приказании?
– Да. Но без подробностей. Я понимаю: некоторые вещи не положено знать даже мне.
– У вас возникали конфликты с Муравьёвым или Вершинским?
– Иногда, как и со всеми тамошними умниками. Они не ценили меня. Их гораздо больше заботило то, что я выпивал, а не то, что я патриот. Для них для всех я был жалким насекомым. Разве что профессор Муравьёв относился ко мне более-менее по-человечески.
– Несмотря на это, вы отправили ему «мёртвую голову»?
– Приказ есть приказ. Да и мне всё равно. Если он и жалел меня, то жалеть надо не меня, а его.
– Благодарю вас, агент. Вопросов больше нет. Вы попали в сложную ситуацию. Но я постараюсь замолвить за вас словечко.
– Значит, не нужно было этого делать?
– Очевидно, что вражеские шпионы перехватили приказ президента и подменили его. За этот провал вас навсегда отстранят от секретных поручений. Если вы избежите наказания, то считайте это почётной отставкой.
Русаков поднялся и даже протянул ему руку, но Афиногенов, которого, казалось бы, должны были ободрить эти слова, вдруг запустил руки в свои длинные лохмы и крепко сжал ими голову. Внезапно его тело стало судорожно трястись – он горько зарыдал. Следователь поспешил налить ему воды из графина. Вцепившись в стакан, Афиногенов принялся бормотать:
– Ох… Профессор Муравьёв был хорошим человеком…
– Запишите все его показания, – сказал Русаков следователю. – А потом, думаю, придётся его отпустить. Он невменяем. Нам тут делать больше нечего. Удачи!
– Ну что, дело закрыто? – спросил я, когда мы вышли на улицу.
Русаков пожал плечами.
– Не думаю.
– Вы считаете, что таинственные «письма от президента» существовали в реальности? Наверняка он всё выдумал. Он затаил обиду на Вершинского и Муравьёва за то, что его уволили из института, и это наложилось на навязчивую идею о «врагах отечества».
– Весьма вероятно. Тогда почему он отправлял «мёртвые головы» другим учёным, не имеющим отношения к институту бактериологии?
– Чтобы запутать следы.
– Но если он и смог выяснить адреса Вершинского и Муравьёва, то адреса остальных своих жертв были ему неведомы. Нет, Антон, в этом деле ещё слишком много таинственного. А вы меня знаете: не смогу я спокойно спать, пока не отвечу на все вопросы и не проверю все гипотезы.
– Значит, продолжаем расследование?
– Да. Навестим Вершинского. Сегодня ему стало лучше и врачи разрешили ему покинуть больницу. Пока он всё ещё лежит в постели, но дома, как говорится, стены лечат.
Вскоре мы уже поднимались по широкому вестибюлю дома профессора – монументальной постройки в стиле сталинский ампир, где ещё с прошлого века селились учёные и преподаватели городских академий.
